денежные поощрения, которые только возрастали по мере роста стажа. Советское государство давно практиковало политику выплаты северных надбавок тем, кто подписывал договор на работу в определенных районах645. Власти обещали добавлять 10% к зарплате через каждые шесть месяцев непрерывной работы на Севере каждому, кто подписывал договор с каким-нибудь предприятием. Первая надбавка выплачивалась через шесть месяцев, и они накапливались, доходя до 100% номинальной зарплаты. Таким образом, через два с половиной года работы надбавка достигала 50% зарплаты, а через пять лет зарплата, по сути, удваивалась. Те, кто работал в шахтах Воркуты, получали сверх северной надбавки дополнительное денежное вознаграждение. С 1945 по 1955 год зарплаты рабочих КВУ индексировались в 1,5 раза выше зарплат рабочих Донбасса – это был «районный коэффициент» для компенсации более тяжелых условий работы и стоимости жизни. После 1955 года этот зарплатный множитель был повышен до 1,8646. Районный коэффициент действовал вместе с северными надбавками, так что человек, проработавший в воркутинских шахтах пять лет, должен был (по крайней мере, теоретически) получать в 3,6 раза больше, чем шахтер в Донбассе. Реальные зарплаты обычно бывали ниже гарантированных законом, но дифференциация зарплат все равно оставалась действенным стимулом к миграции в город. Эти зарплатные надбавки несколько снизились в начале шестидесятых годов: теперь северные надбавки накапливались в два раза медленнее, не могли превышать 80% зарплаты и при их исчислении не брался в расчет районный коэффициент647. Но даже эти урезанные надбавки были весьма привлекательны, а кроме того, система надбавок, существовавшая до 1960 года, была в основном восстановлена в 1967 году648.

Помимо зарплат, рабочие на Севере пользовались другими материальными и нематериальными благами. Отпуска у них были значительно дольше, и выше социально-страховые выплаты в случае травм. Кроме того, каждый год работы на Севере засчитывался за два при получении государственной пенсии – и это вдобавок к значительным пенсионным льготам для работавших под землей. По дороге к новому месту работы проезд и командировочные оплачивались в двукратном размере. Вдвое выше была и одноразовая премия, выдававшаяся всем новым работникам649. Итак, работникам, которые подписывали договор с КВУ, предлагались и краткосрочные, и долгосрочные стимулы.

Важность «притягивающего» фактора высокой зарплаты подчеркивалась не только в мемуарах, но и в публичном дискурсе того времени. Например, 30 апреля 1958 года стенгазета шахты № 1 «За уголь» опубликовала переписку между бывшими однополчанами, где те обсуждали, стоит ли приезжать в Воркуту650. В ответ на вопросы друзей, которые размышляли над переездом, воркутяне много писали о своих заработках, а также о своих знакомствах. В одном письме автор пишет бывшему однополчанину: «Я работаю помощником комбайнера, в месяц заработок составляет 2700. Саша Вороник работает проходчиком, его заработок в месяц составляет 1500 рублей <…> Виктор Амельченко [зарабатывает] по 2800, а то и по 3000 рублей в месяц»651. В газетных статьях вроде этой Воркута изображалась как советский город на пике экономического бума – место, где работящий человек способен разбогатеть.

Но заманчивый «длинный рубль» служил не единственным мотивом для новых работников – как в описаниях советской прессы, так и при личных решениях. В публичной риторике часто выделялся другой важный «притягивающий» фактор Воркуты: возможность активно поспособствовать достижению великих целей Советского государства, участвуя в строительстве нового города. В тексте «общественного призыва» 1956 года проводилась прямая связь между личным участием и всенародным достижением целей, только что поставленных XX съездом КПСС. Также новые строительные проекты связывались с проектами тридцатых годов: «Вспомните героических строителей Комсомольска-на-Амуре – города юности на Дальнем Востоке»652. Для поколения молодежи, не участвовавшей ни во Второй мировой войне, ни в монументальных преобразованиях тридцатых годов, приезд в Воркуту был шансом вписать свое имя в великий нарратив советского строительства. Хрущевский режим охотно эксплуатировал этот энтузиазм.

«Общественный призыв» явно находил благодарного слушателя в некоторых добровольцах, таких как Юрий Терехов из Сыктывкара. Они были захвачены блестящими возможностями, которые обещал этот призыв. Терехов писал в «Заполярье» вскоре после приезда в июле 1956 года: «Через десять дней [после публикации «призыва»] путевка комсомола находилась у меня в руках. Волнующие, незабываемые дни. Радостно и тревожно перед неизвестным будущим, перед большой новой жизнью на стройках шестой пятилетки». Раньше он работал шофером, а теперь каменщиком, строителем домов. Его гордость ощущалась почти физически: «Приятно сознавать, что дом построен при твоем участии, что там есть кирпичи, уложенные твоими руками»653. Отсюда несложно увидеть, каким образом всесоюзные вербовочные кампании могли апеллировать к индивидуальным чувствам.

Другие мотивы для переезда в Воркуту не всегда отражались в официальных документах. Некоторые завербованные приезжали в Воркуту из‑за ее более свободной, как им казалось, атмосферы. Одним из них был Михаил Т., приехавший в город молодым человеком в 1962 году. После окончания Новочеркасского политехнического института он обнаружил, что жить в Южной России очень тяжело. Он вспоминает: «Там был такой антисемитизм, страшный. Я хотел уехать куда угодно, только бы не оставаться там, в Ростовской области». Двоюродный брат Михаила в Воркуте, чьи родители были в прошлом заключенными, пригласил его к себе. Михаил обнаружил: «Климат оказался совершенно другим». Бытовой антисемитизм, может, и существовал, но не наблюдалось никакой дискриминации евреев в карьерном плане. Михаил объяснил это высоким процентом евреев на руководящих должностях в КВУ654. Антисемитизм и его слабое распространение в Воркуте послужили в этом случае и «отталкивающим», и «притягивающим» фактором.

Анализируя мотивы работников, важно помнить, что они имели ограниченный доступ к информации о городе, и даже эта ограниченная информация зачастую была сомнительного качества. Вербовщики печально славились тем, что вводили в заблуждение или просто лгали потенциальным работникам655. Советская пресса отнюдь не была надежным источником сведений о жизни в Воркуте. В центральной прессе редко публиковали статьи о городе, а когда они выходили, то выпуски были посвящены промышленным успехам656. Те статьи, где сообщались подробности о жизни в городе, обычно романтизировали ее экзотические стороны, а не отражали тот уровень трудностей, с которыми сталкивались воркутяне657. Конечно, в таких статьях утверждалось, будто город построили комсомольцы-добровольцы, а не заключенные и спецпоселенцы. Потенциальные работники, желавшие получить более достоверную картину, должны были опираться на рассказы жителей города или, гораздо чаще, на слухи. Хотя неофициальные источники информации иногда помогали некоторым людям, таким как Михаил Т., принять обдуманное решение о переезде в Воркуту, в большинстве случаев такая информация не могла подготовить их к тому, с чем им предстояло столкнуться после прибытия.

Наконец, необходимо