ходят бок о бок, пережевывая его, в отличие от остальных, возле стогов и не таская к дороге, поскольку эпическое спокойствие их взгляда на существующий мир не создает у них нервозности мышления, как у большинства остальных на этой дороге, которые постоянно тревожатся, что могут что-нибудь не успеть… Быки эти разделяются только в моменты возникновения идей, когда начинают метаться от прошлого к будущему… Оба они обладают абсолютно правильным взглядом на сущностную реальность, но мышление их различно: у одного оно — сущностное, у другого же — чисто проекционное, но это различие как раз и создает необходимое равновесие. Проекция первого, Федора, того, у которого хвост подлиннее и рога более закручены, растолковала самоуверенным мертворожденным теням, что существует реальная жизнь, которая никаким образом не относится к проекционной иллюзии, и что жизнь эта возможна лишь в двух плоскостях — небесной, со своими законами той самой души, которая стремится на небо, и сущностной. Правда, сделал он это, применяя язык и употребляя обстоятельства жизни проекций, но тем не менее не оставил даже сомнений в мыслях проекций, что то, что они видят обычно и ощущают вокруг, — нереально, бессмысленно и никчемно. Самовлюбленные призраки — из тех, что думают про себя, что понимают больше, чем говорят, — назвали воззрения Федора фантастическим реализмом, — как хорошо, что я покурил душистого сена, возвысившего мою эфирную плоть! — в силу ограниченности своего мышления не понимая того, что сами являются фантастическим реализмом! Правда, Федор несколько неосторожно приблизился к истине, разговаривая в своих сочинениях не с проекциями, но с сущностями, и некоторые читающие его мертворожденные тени падали в обморок и были на грани самоубийства и поэтому даже старались не читать его, просто зная о нем… Второй же из этих быков, по имени Лев, у которого хвост покороче, а рога подлиннее, настолько изящно увел проекционное мышление от истинной сути, описывая иллюзию с такой сверхъестественной красотой, что, придя в смятение от Федора, проекции, переключившись на мышление этого Льва, сразу же успокаивались от живописнейших описаний последнего, сумевшего нереальность наделить Божественными чертами реальности и уравновесить, таким образом, неосторожное приближение Федора к настоящей реальности. Обоим этим быкам по высшей воле Создателя и желанию Намерения дано общаться с небесными Пастухами, язык которых непонятен ни нам, Божественным Пастухам, ни тем более обыкновенной скотине. Общение это происходит недолго, лишь в промежуточной плоскости, при прохождении нулевого столба, и его не видит никто. Но после этих общений Федор и Лев вдохновляются новыми смыслами, что выражается в неописуемо медленном и задумчивом прохождении первых столбов очередного нового круга, — оба быка плетутся на этих столбах, опустив головы чуть ли не до поверхности, в глубочайшей задумчивости, видимо, в мыслях своих пытаясь постигнуть всю глубину откровений, открытых им Пастухами небесной загадочной плоскости. Великий Хозяин, понимая прекрасно, что эти два бесполезных для нашего стада быка все же находятся под покровительством высших, непостижимых даже для его понимания сил, наделил Льва и Федора привилегией: через эфир, безмолвно, они способны переговариваться с быками-философами, которые вытаптывают свои затейливые тропинки в стороне от главных дорог, поскольку нуждаются в полном уединении. Переговоры эти ведутся особыми — тонкими — колебаниями эфира, которые не воспринимает вся остальная скотина, и являются лучшим подарком для Федора и для Льва, которые чувствуют себя в Божественном стаде глубоко одинокими, и лишь вышеназванные быки — топчущие в размышлениях своих собственные тропинки, могут утолить их жажду общения, поскольку других сущностей, интересных для Федора и для Льва, на плоскости больше нет.

34. Вилли. Великий Конь и Великий Осел. Ремог и Йилигрев

— Пастух, ура! — сказала Елена. — Я наконец высмотрела корову, которая движется хотя и вперед, но почему-то задом, как будто бы пятится… И голова ее развернута в сторону движения — как, Пастух, можно так вывернуть голову?!

— Ха! — воскликнул Пастух. — Вообще, это замечательная корова, зовут ее просто: Вилли. В проекционной иллюзии она сознательно притворялась быком, то есть призраком не коровьего рода! Талантливая корова — талантливейшая из коров на этой Большой дороге! Это единственная корова, имеющая доступ к Хозяину — разумеется, только через эфир. Бесплотная тень этой Вилли развлекает проекции страстями и смехом, иногда, правда, злорадным, но здесь, в Божественном стаде, Вилли прославилась тем, что исхитрилась однажды с помощью одного Пастуха отослать записку с вопросом недосягаемому для скотины Хозяину. Услышав вопрос, который Вилли, разумеется, промычала, Пастух этот, сколько ни думал, ничего ответить не смог и, озадачившись, изобразил вопрос Вилли на куске кожи несущностного непарнокопытного и прикрепил эту записочку к хвосту одного провинившегося быка, которого гнали в скором гурте на подпилку рогов — за увечья, нанесенные другому быку. Таким образом, вопрос, заданный Вилли, попал к Гуртоправу, который и занимается подпилкой рогов, но Гуртоправ тоже не смог ответить и, в полном недоумении, передал кожу с вопросом высшему Гуртоправу, имеющему прямой доступ к Хозяину. Этот высший среди Пастухов, тоже, сколько ни думал, ничего не придумал и, понятно, встревожился: простая корова ввела в заблуждение Божественных Пастухов… Вроде запахло проникновением на плоскость несуществующего искаженного, но, с другой стороны, вопрос Вилли касался существенного… Гуртоправ высшего ранга рассудил приблизительно так: «Если бы вопрос этот задал любой Пастух, я бы воспользовался прямым доступом к все ведающему Хозяину, но, поскольку исходит он от коровы, Хозяин может разгневаться: получится, что корова обращается к непостижимому для нее разуму через пастуховские головы…» — и этот высший из Гуртоправов оставил записочку возле нулевого столба, подсунув ее под первоосновный камень, из-под которого сам Хозяин забирает все посланное ему и под которым, как я уже говорил, оставляет послания нам, Пастухам. Так наконец неразрешимый вопрос дошел до Хозяина, который, прочитав то, что промычала Вилли первому Пастуху, просто расхохотался, хотя, вообще, он редко смеется… Мало того, Хозяин никак не мог остановиться от хохотанья — так что эфир не то чтобы задрожал, но затрясся, округа впервые порозовела от настроения Хозяина, скотина, не понимая, что происходит, почувствовала доселе неведомый страх, решив, что солнце взошло из-за предела скотского видения и свет, заполняющий жизнь, скоро погаснет… Хозяин конечно же ничего не ответил хитроумной корове, но тут же потребовал, чтобы Вилли промычала в эфир все то, что написала ее мертворожденная тень, и, слушая эти сказки, над трагедиями смеялся, поскольку написано все это было для несчастных проекций, которые иллюзорную смерть почитают за жирную точку и обозначают трагедией, а над комедиями плакал, поскольку там проекция Вилли издевалась над сущностными недостатками, которыми действительно обладают сущности