я хотела узнать хотя бы поверхностно про лошадиные грезы — я очень люблю этих непарнокопытных еще с тех пор, как отчасти помню себя проекцией…

— Кони и лошади ищут и видят здесь, кажется, свой идеал красоты, — ответил Пастух, — то есть какого-то фантастического коня, который обладает неповторимо красивой и совершенной статью, искристой гривой и таким же искристым хвостом, которыми хотели бы обладать все кони и лошади. Одна корова-Художница с той самой Большой дороги, часто блуждающая в этих местах в поисках вдохновения — после наступления которого ее проекционная тень как раз и зарисовывает увиденные здесь красивые лошадиные головы, — рассказывала мне это, а с ней в свою очередь делилась этим одна гнедая кобыла…

— А блеющие овцы или бараны — чем грезят они? — спросила Ромашка.

И тут за Пастуха ответила Ида:

— Одна овечка, с которой я двигалась как-то раз в карнавальной процессии, признавалась мне в том, что в состоянии реального восприятия мир в ее голове чрезвычайно убог, скуден и ограничен мыслями о жевании травы, здесь же, в тумане, когда она приходит сюда, в голове у нее открывается как будто бы что-то огромное, наполненное самыми разными чувствами и эмоциями, которыми она наслаждается, блуждая в этом тумане. Она говорила, что все бараны и овцы испытывают в области грез нечто подобное, — наверное, эти парнокопытные находят в тумане свой настоящий внутренний мир.

— А мы, Ида, когда станем коровами, тоже будем искать в тумане свой внутренний мир? — спросила Джума.

— Нет, — ответила Ида, — как корова, которой бесконечно много кругов, скажу вам, что мы, коровы, в реальности обладаем абсолютной самодостаточностью и поэтому не ищем в тумане свой внутренний мир, который и без того наполнен гаммой великих коровьих чувств, непередаваемой этими дисгармоничными проекционными звуками, с помощью которых мне приходится разговаривать с вами, но приходим сюда совсем за другим: коровам возрастом до пятого круга грезится здесь идеал бычьей сущности, который, как они полагают, встретится им впереди, ну а после пятого круга они находят здесь идеал того же быка, который, как оказалось, уже встретился им на предыдущих кругах, но они не распознали в нем свой идеал.

— А что здесь ищут быки? — спросила Елена.

— Трудно сказать, — ответила Ида, — быки не откровенничают ни с кем, даже друг с другом; что снится быку, чем он грезит — знает только сам бык, но мы, коровы, подозреваем, что они ищут и наблюдают здесь ту несуществующую корову, к которой мы, коровы, всегда ревнуем быков…

— Это, Ида, — вмешался Пастух, — возможно, чисто коровий взгляд… Мне, например, рассказывал один бык, что, находясь в этой области в полусне, он наблюдает как раз обратное: свободные от коров луга, на которых пасутся только одни быки… Быку этому, как он признавался, коровы надоели настолько, что ему грезится мир без коров, которые раздражают его огромным разнообразием тех смыслов, которые и вложили в первую из коров мы, Пастухи, и в которых бык совершенно запутался…

— Быка этого, Пастух, — ответила Ида, — я не знаю, но, видимо, он пресыщен вниманием коров, которые липнут к нему как к какому-то дураку, которых коровы всегда предпочитают умным быкам, поскольку последние слишком уж проявляют свою независимость во всех отношениях…

Тут неожиданно все телки почувствовали, что снизу их начало поливать, как будто тонкие струи чего-то били им в животы.

— Пастух, — сказала Елена, — у меня странное ощущение какого-то душа снизу…

— Да уж, как будто биде, очень даже приятно, — заметила Куролеска.

— Комфортно, — призналась Ромашка, — только щекотно…

— Это и есть единственное на плоскости место с дождем, о котором я говорил, — ответил Пастух, — то есть дождь всегда поливает скотину на выходе из тумана, выводя ее тем самым из сонного состояния, в котором, если не дождь, она будет двигаться еще долго и подобно слепой и может забрести куда-нибудь совсем не туда, путая сон и реальность…

— А почему, Пастух, дождь идет снизу вверх? — спросила Дуреха.

— Ты что, — ответила за Пастуха Танька-красава, — не знаешь, что мы находимся на уровне облаков? Теперь подумай: не может же облако прыгнуть выше себя…

— Какое-то проекционно-зеркальное объяснение, — усмехнулся Пастух, но для Дурехи сойдет.

— Сойдет, — согласилась последняя.

Тут Солдатка и Стрекоза, не выдержавшие щекотки, на ходу пустили длинные струи.

— Какая пошлость! — воскликнула Сонька. — Все хорошее нужно испортить, — коровы! — Но тут же сама не выдержала и тоже пустила струю.

Дождь этот не поднимался выше коровьих боков, так что спины у телок оставались сухими, и Куролеска с сожалением сказала:

— Вот только зонтики здесь ни к чему, а мне нравятся зонтики…

— А откуда ты знаешь про зонтики, — удивилась Мария-Елизавета, — ведь ты — непомнящая себя телка?..

— Ну, — ответила Куролеска, — я, конечно, не помню, что было, но кое-что из того, что бывает в проекционной иллюзии, я откуда-то знаю… Например, про зонтики и биде…

Дождь так же вдруг оборвался, и Пастух опять же с усмешкой сообщил:

— Все, кран закрыт, душа больше не будет.

— А кто, интересно, — спросила Марта, — открывает и закрывает этот так называемый кран?

— Ты, Марта, — ответила Ида, — не в первый раз задаешь вопросы, не касающиеся нашего коровьего разума, и если так дальше пойдет, то, я уверена, в начале второго круга тебя ожидает участь того козла с бородой, о котором я тебе уже говорила…

Туман постепенно разредился, стала видна дорога, и за очередным поворотом телки увидели мощный зад одиноко бредущей коровы темно-рыжего цвета, которая помахивала хвостом и что-то мычала.

Ида прибавила шагу и поравнялась с этой коровой, тоже стала мычать, но телки, лишь избирательно понимая коровий, улавливали только одно, чему, в числе пока немногого прочего, научились у Иды. «Я люблю…» — повторяла темно-рыжая сущность, идущая впереди. Ида ей отвечала, но что — непонятно, и Пастух объяснил, предвосхищая телячье любопытство:

— Эта вышедшая из области грез яловая корова знакома всем Пастухам, всему стаду, и зовут ее Катерина, иногда по-стадному: Катька. Это корова шестого круга, особо отмеченная Хозяином двумя колокольчиками за преданность своему скотскому идеалу, который она хранит в глубине своей сущности и общается с ним лишь в той области, которую мы только что миновали. Шестой круг подряд она не может найти себе пару — никто ее не устраивает, и, когда она приглянется какому-нибудь быку и он, поухаживав, уже хочет на нее взгромоздиться, она вдруг так взбрыкивает, что быки отлетают, копытом своим она уже повредила не один бычий лоб. Разумеется, она не дает молока, насчет навоза ее ничего не скажу — не курил, но является для молодых, распыляющих себя в