здесь, наблюдаются столь же очевидные барьеры для трансграничного экономического взаимодействия с остальным миром. Например, фармацевтический сектор отличается сложными правилами охраны здоровья и безопасности, включающими в себя процедуры тестирования, которые отделяют японские рынки от рынков других стран. Большая часть японской телекоммуникационной отрасли, включая огромный сегмент сотовых телефонов, имеет в сходных аспектах технические отличия благодаря своеобразным стандартам, которые отделяют ее от мировых рынков. Даже японская бумага для печати имеет нетипичную ширину и длину, что затрудняет ее использование в международных сделках.

Такие трансграничные ограничения и различия в спецификациях были главной целью постоянных усилий по либерализации внешней торговли с 1960-х годов; в ходе многочисленных раундов международных переговоров они все-таки постоянно уменьшались[298]. Это непрекращающееся давление, усиленное постоянным профицитом Японии в мировой торговле, привело к постоянному ослаблению формальных пограничных ограничений, хотя и не обязательно к гибкому и беспрепятственному международному взаимодействию. Таким образом, своего рода изоляция от глобальных стимулов и давления продолжает преобладать, хотя она остается проницаемой в том смысле, что ее могут пробить своими усилиями решительные, хорошо осведомленные или имеющие хорошие связи субъекты.

Косвенное влияние парохиальных стимулов

В большей части секторов, которые мы рассматривали в предыдущих главах, проблемы японской глобализации и роста, создаваемые кругами компенсации, еще более тонкие и косвенные, хотя ни в коем случае не менее реальные. Действительно, именно тонкое и косвенное влияние на поведение стимулов внутри кругов компенсации, обуславливающее их чуткое реагирование на внутренние проблемы и оставляющее их при этом невосприимчивыми к событиям внешним, является наиболее важным для их будущего. Мы наблюдали такую асимметрию в самых разных секторах — от земельной политики и финансов до энергетики, транспорта и политики. Эти «внутренние стимулы» побуждают частных банкиров участвовать в финансировании государственного долга, даже при процентных ставках ниже рыночных. Подобным образом они побуждают местные сообщества соглашаться на строительство рядом с ними атомных электростанций, или принимать специфические, не поддерживающиеся более нигде в мире, стандарты в области телекоммуникаций.

Ярко выраженный японский парохиализм на фоне глобальных изменений в конечном итоге коренится в старинной «системе земельных стандартов» (точи хонсэи), зародившейся еще в VIII веке. Представление о том, что конечная ценность воплощена в земле, заставило японские фирмы сосредоточиться на операциях с недвижимостью, причем с четкой территориальной ориентацией. Это представление сильно укреплялось на протяжении более века — с середины эпохи Мэйдзи до взрыва финансового пузыря Хэйсэй (примерно 1890–1990 гг.) — стратегией «инвестируй, а потом экономь», предусматривающей финансирование промышленного развития за счет банковского кредитования, основанного на постоянно дорожающем залоге недвижимости.

Такой подход заставлял японских бизнесменов, чиновников и политиков отдавать приоритет экспансионистской, ориентированной на строительство финансовой политике в ущерб более широким, ориентированным на услуги глобальным инициативам, даже когда спекуляции с недвижимостью приводили к экономической катастрофе, как это произошло во время взрыва финансового пузыря Хэйсэй в начале 1990-х годов. Эти же ориентированные на землю структуры стимулов также затруднили восстановление Японии после взрыва пузыря путем списания долгов за недвижимость и диверсификации внеземлеинтенсивных секторов, включая сферу услуг.

Японские круги компенсации в банковском деле и корпоративных финансах усилили парохиализм и ригидность, присущие системе земельных стандартов, даже когда ослабление пограничных ограничений открыло японским финансам революционно новые пути в остальной мир. Эти узкоспециализированные круги, настоящее «королевство банкиров», сдерживали возможности отчуждения и радикальные корпоративные реструктуризации, которые в противном случае привели бы к сильной реорганизации корпоративного управления в деловом мире, как это произошло в таких более мелких развитых промышленных государствах, как Корея и Швеция[299]. Доминирование заинтересованных сторон в сфере корпоративного управления усилило эту общую тенденцию к ригидности, консерватизму и повсеместной зависимости от косвенного финансирования, хотя с середины 2000-х годов можно было заметить и некоторые незначительные изменения [Schaede 2008].

Внутренняя ригидность и рост керри-трейд

Ригидность, негибкость японских внутренних финансов, усиленная кругами компенсации, которые распыляют риск и вознаграждение, генерируемые извне, имеет серьезные глобальные последствия, далеко не все из которых для Японии благоприятны. Японские финансовые институты и фирмы, которым они предоставляют кредиты, опечалены нерешенными долговыми проблемами, порожденными серьезными сбоями в системе кредитного мониторинга в последние годы, по мере финансовой либерализации [Suzuki 2011: 77–117]. Как следствие, неоднократные пакеты макроэкономического стимулирования, которые Япония принимала с конца 1990-х годов для оживления своей подорванной экономики, имели лишь ограниченный эффект в стимулировании внутреннего восстановления. Вместо этого значительная часть предоставленных ими средств была выведена из Японии через так называемую керри-трейд, в значительной степени иностранными, а не японскими банками и хедж-фонда-ми, в такие далекие от Японии страны, как Австралия и Исландия. Эта торговля активами, обеспечивая временную выгоду японским экспортным секторам, часто приводила к ослаблению иены. Тем не менее она также привела к росту обязательств японских налогоплательщиков, несмотря на ограниченную долгосрочную выгоду для внутреннего восстановления.

Энергетика характеризуется аналогичными моделями внутреннего коллективного действия, которые имеют неоднозначные последствия для более широкой глобальной роли Японии. Круги компенсации с участием коммунальных предприятий, банков долгосрочного кредитования, промышленных чиновников и политиков позволили Японии в 1970-х годах решительно двинуться вперед с масштабными, высокорискованными капиталовложениями в атомную энергетику. Они были широко распространены по всей стране, включая амбициозные, многомиллиардные перерабатывающие предприятия. Однако те же самые круги, которые распыляли риск оптовых инвестиций в ядерные мегаобъекты, сделали Японию менее восприимчивой к более серьезному прессингу внешнего мира, требующего внедрения небольших атомных станций и технологий альтернативной энергетики. Эти круги также приглушили реакцию на внезапные кризисы внутри страны, включая вызванную цунами катастрофу в марте 2011 года, и затем катастрофу на АЭС Фукусима. Таким образом, круги компенсации в энергетике, как и в других сферах, являются палкой о двух концах: они снижают краткосрочные риски для постоянных участников, но при этом экстернализируют затраты и препятствуют инновациям.

Даже там, где внутренние круги компенсации не устанавливали очевидных барьеров для торговли и инвестиций, они деликатно ограждали Японию от внешнего мира в форме «проницаемой изоляции» с роковыми внутренними последствиями, когда этот

внешний мир меняется и становится неспокойным [Schaede, Grimes 2003а]. Эти круги также сформировали почти незаметную структурную ригидность, коренящуюся в парохиальных стимулах, замедливших реакцию Японии на динамичное глобальное влияние, особенно когда оптимальная реакция была бы для внутренних игроков рискованной. В течение многих лет, пока сама глобальная система была относительно статичной, эта изощренная, вызванная круговой порукой внутренняя ригидность не имела большого значения на практике. Однако с конца 1970-х годов, по мере того как начали ускоряться темпы глобализации во всем мире, ее тормозящее влияние на интеграцию Японии с миром становилось все более значительным [Ferguson et al. 2010].