Вот до сих пор бродит этот шантажист Снегов. А сколько мы об этом уже говорили?

Алексей Владимирович Снегов в тридцатые годы был крупным партийным работником – работал в аппарате ЦК компартии Украины, заведовал орготделом Закавказского крайкома партии, секретарил в Иркутском горкоме. Снегова арестовали в июле 1937 года, следствие затянулось, и худшее его миновало. Его дело передали в суд в момент ослабления репрессий. В январе 1939 года суд – невиданное дело! – признал его невиновным и освободил из-под стражи. Но через несколько дней его вновь арестовали по личному указанию наркома внутренних дел Берии. Он сидел до 1954 года.

Снегова помнил Хрущев – по Мариупольскому окружкому партии. Когда Алексея Владимировича выпустили, Никита Сергеевич сам с ним беседовал и был потрясен его рассказом о том, как действовала машина репрессий.

Снегов принял активное участие в реабилитации невинных жертв. Он продолжал заниматься этим и после ухода Хрущева, но настроения правящей верхушки переменились. Никто не хотел вспоминать о преступлениях. Об этом следовало забыть. Те, кто забывать не желал, вызывали раздражение.

Брежнев откликнулся на слова Суслова о Снегове:

– А на самом деле. Он не только ходит, он, говорят, принимается во всех отделах ЦК, в других министерствах. Ну почему этому не положить конец?

Суслов высказался и о главном редакторе литературно-художественного журнала «Новый мир» Александре Твардовском:

– Мне непонятно, почему, например, Твардовский, если мы его освободим, уйдет сейчас героем? Что это за концепция? Если нельзя его освобождать, давайте мы туда дадим настоящего партийного товарища в качестве заместителя.

Твардовский, автор «Теркина», был для всей страны горячо любимым и подлинно народным поэтом. Для партийных чиновников – идеологическим врагом, от которого, к сожалению, нельзя сразу избавиться. Но в феврале 1970 года Александра Трифоновича все-таки вынудили подать заявление об отставке.

На секретариате ЦК Суслов одобрил действия руководства Союза писателей и в своей манере попросил объяснить писателям, которые возмущались тем, что Твардовского заставили уйти:

– ЦК высоко ценит заслуги Твардовского в литературе. Именно поэтому ЦК тащит Твардовского из болота. Его уход из журнала спасает большого поэта…

Известный критик Игорь Александрович Дедков, узнав о переменах в «Новом мире», обреченно записал в дневнике:

«На душе скверно, как при встрече с неизбежным. Едет огромное колесо – верхнего края обода не видно – и давит. Для меня это вообще как катастрофа…»

Через месяц после ухода Хрущева, на ноябрьском Пленуме ЦК, окончательно решилась судьба его зятя. Алексея Аджубея сразу сняли с должности главного редактора газеты «Известия», а теперь еще и вывели из состава ЦК. Алексей Иванович был не просто зятем Хрущева. Талантливый журналист и самостоятельная фигура, он вызывал ненависть и раздражение партийного чиновничества.

Суслов, говоря на пленуме ЦК об Аджубее, назвал его «политически незрелым человеком»:

– Президиуму пришлось принимать меры, чтобы обезвредить развязную и безответственную болтовню этого гастролера. Президиум Центрального Комитета освободил Аджубея от работы редактора газеты «Известия».

В зале зааплодировали и закричали:

– Правильно!

Суслов был озабочен тем, как вернуть контроль над обществом после хрущевской оттепели и как погасить проснувшееся свободомыслие.

По складу мышления Суслов был, конечно же, сталинистом. Но он воспротивился в шестидесятые годы полной реабилитации Сталина, потому что это требовало отмены решений ХХ съезда партии, а Суслов считал, что партия никогда не должна показывать, что она ошибается.

Брежнев высказывался достаточно осторожно, выбирая срединную линию между точками зрения, которые он считал крайними. И тут Суслов был незаменим.

Писать Брежневу отчетный доклад на ХХIII съезде на бывшей сталинской даче Волынское-1 собрали больше двадцати человек из разных отделов ЦК. Заведующий отделом науки ЦК Трапезников и брежневский помощник Виктор Андреевич Голиков требовали проводить жесткую линию, нажимали на «классовую борьбу». Во внешнеполитическом разделе считали необходимым акцентировать «революционную борьбу с империализмом». Сотрудники международного отдела ЦК сопротивлялись. Они слышали в ответ угрожающие речи насчет «отхода от ленинской линии» и «оппортунизма».

Голиков и Трапезников были близки к Брежневу, бегали к нему жаловаться. Да и у них в разных отделах были союзники. Один из сотрудников международного отдела, не скрывавший своей симпатии к сталинизму, сказал Юрию Александровичу Жилину, который в отделе руководил группой консультантов:

– Тебя придется расстрелять.

К другому сотруднику был милосерднее:

– А тебя – посадим.

Он был навеселе, плохо себя контролировал. Но, как известно, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

«В какой-то момент я вдруг подумал, – вспоминал Карен Брутенц из международного отдела ЦК, – а не стоим ли мы на пороге чего-то похожего на новый тридцать седьмой год? И не отправится ли часть “дискуссантов” в места, не столь отдаленные?»

Но Михаил Васильевич Зимянин, главный редактор «Правды», Виталий Германович Корионов, первый заместитель заведующего международным отделом ЦК, и Лев Николаевич Толкунов, первый зам из отдела соцстран, понимали, что доклад должен быть взвешенным и спокойным. И не ошиблись.

Суслов собрал рабочую группу и стал обсуждать введение к докладу, написанное Голиковым и его компаньонами. Во введении говорилось, что после октябрьского пленума (смещения Хрущева) у партии «другая» генеральная линия.

Суслов принялся выговаривать Зимянину:

– Что вы тут пишете? С каких пор генеральная линия партии делится пополам?

Михаил Васильевич сначала не понял и начал объяснять:

– Это не мы готовили. Мы же работаем над международным разделом.

Суслов продолжал:

– Вы успокойтесь. Дайте мне договорить. С каких пор генеральная линия партии делится пополам?

Постепенно до присутствующих дошло, что таким образом Суслов обращался к Голикову и его единомышленникам. Делать выговор помощнику Брежнева Михаил Андреевич не хотел, но свою мысль довел до всех. После чего общими усилиями был сооружен вполне бесцветный доклад. Радикальные призывы исчезли.

Но изменение идеологической атмосферы почувствовалось достаточно быстро. Прежде всего в отношении к истории Великой Отечественной войны. При Хрущеве начался искренний разговор о причинах катастрофы лета сорок первого, о трагической участи миллионов советских солдат, попавших в плен. Теперь настроения менялись.

Суслов был хранителем священного идеологического огня. Он никогда не отменял решения партии, даже ошибочные, или искал такие формулировки, что не поймешь – то ли отменили, то ли утвердили.

В 1976 году, вспоминал Анатолий Черняев, на совещании у Суслова обсуждалась статья о Сталине, написанная для «Большой советской энциклопедии».

Суслов подошел к этому вопросу по-своему:

– Я сравнил ее со статьей, опубликованной в 1970 году в исторической энциклопедии. Товарищи взяли фактически тот же текст, но выпустили из него некоторые моменты. Что Сталин допустил ошибки во время коллективизации, а затем они были исправлены ЦК. Что в письме Ленина съезду говорится о грубости Сталина и других чертах, нетерпимых у политического деятеля, занимающего такой пост… Я считаю, товарищи неправильно это сняли. Надо восстановить. А то будут сравнивать и задавать вопросы.