С другой стороны, почему-то убрали, что Сталин проявил себя во время Гражданской войны как крупный военно-политический деятель и был награжден орденом Красного Знамени. Это тоже надо вернуть…

Михаил Андреевич следил за каждым словом, контролировал в партийном хозяйстве любую мелочь. Форма для Суслова была важнее содержания. Он считал, что партийные решения – это обруч, который стягивает государство. И любая попытка что-то изменить может сломать этот обруч.

Ни любимчиков, ни друзей

Даже кадровые дела Леонид Ильич без Суслова старался не решать.

Брежнев всегда знакомился с новыми руководителями областей и краев, не жалел для этого времени. Приглашал и Суслова.

В 1966 году Леонид Ильич принял сразу двоих кандидатов с Украины – Ивана Алексеевича Мозгового прочили в первые секретари Ровненского обкома, а Якова Петровича Погребняка – в первые секретари Ивано-Франковского.

Брежнев пребывал в прекрасном настроении, вспоминал о неплохих деньках, проведенных в Закарпатье сразу после окончания войны. Поговорив с гостями, попросил Суслова зайти.

Когда тот появился, спросил:

– Ну, что делать, Михаил Андреевич?

– А в чем проблема? – уточнил Суслов.

– Да вот, пришли Мозговой и Погребняк и хотят должность не ниже первого секретаря обкома, – с деланным возмущением сказал Брежнев.

– А что вас беспокоит, Леонид Ильич? – поинтересовался Суслов.

– Им еще и сорока нет, будут самыми молодыми первыми секретарями в стране.

– Так это же неплохо, – поддержал Суслов игру.

Брежнев пожал обоим руки и пожелал успеха.

Сусловский кабинет был просторный, светлый, окна выходили на Старую площадь. Помимо письменного стола, в нем, конечно, установили и продолговатый стол для совещаний. Среди целой батареи телефонов у Михаила Адреевича стоял аппарат прямой связи с Генеральным секретарем. Его называли «кукушкой» за странноватый звук сигнала. Когда звонил Брежнев, находившиеся в кабинете сразу выходили, чтобы не мешать разговору Леонида Ильича и Михаила Андреевича.

Часа два у Суслова занимало чтение документов, которые каждое утро ложились на стол секретаря ЦК: информация от местных партийных комитетов, справки, сводки, бюллетени, обзоры, которые направляли в Политбюро министерства обороны, иностранных дел, Госкомстат, а также закрытые информационные сводки ТАСС и Гостелерадио, которое предоставляло обзор иностранных радиопрограмм.

Передачи иностранного радио воспринимались как враждебные акции и глушились – по мере возможности.

Аппарат ЦК докладывал высшему руководству страны:

«Глушение зарубежных передач, как средство защиты от враждебной радиопропаганды, было введено с 1949 года. Тогда вещание на Советский Союз из капиталистических стран составляло всего около трех часов в сутки. В настоящее время пропаганду на Советский Союз ведет 131 радиостанция на 21 языке народов СССР… На создание помех враждебным передачам в настоящее время используется почти половина мощностей всех радиостанций Советского Союза… Как показала жизнь, глушение передач из-за рубежа полностью не достигает цели и носит скорее символический характер. Практически заглушаемые радиопередачи из капиталистических стран слышны по всей стране (за исключением крупных административных центров)».

Постоянно возникал вопрос: неужели нельзя полностью заглушить иностранное радиовещание? Особенно тревожились руководители Гостелерадио – именно они должны были решать, что позволить советским людям услышать, а что обязательно глушить. Они хотели избавиться от этой ответственности.

26 сентября 1962 года руководители отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС доложили Суслову:

«Государственный комитет Совета Министров СССР по радиовещанию и телевидению вносит предложение о переходе от выборочного к сплошному глушению радиопрограмм “Немецкой волны”, передающихся радиостанциями ФРГ из гор. Кёльна на русском языке. Необходимость этого мотивируется тем, что передачи “Немецкой волны” носят ярко выраженный антисоветский и антикоммунистический характер.

Госкомитету поручено применять по отношению к передачам из Кёльна на русском языке порядок выборочного глушения клеветнических материалов, действующий в настоящее время в отношении передач “Голоса Америки” и Би-би-си. Переход к сплошному глушению потребовал бы значительных дополнительных технических средств.

Полагаем, что нет необходимости изменять установленный порядок по отношению к радиопередачам “Немецкой волны”. В то же время считаем нужным обратить внимание Госкомитета на необходимость строгого контроля за этими передачами с тем, чтобы заглушить все клеветнические антисоветские материалы».

Михаил Андреевич написал на записке: «Согласиться».

Он сам, как и другие партийные руководители, ежедневно знакомился с обзором передач «враждебных радиостанций». Программы записывали, расшифровывали и рассылали крупным идеологическим чиновникам по списку, утвержденному ЦК.

Моя коллега по Общественному телевидению России Елена Александровна Залогина любезно поделилась своими воспоминаниями о существовавшей тогда в Гостелерадио СССР Главной редакции радиоперехватов;

«Ее сотрудникам не только было разрешено слушать голоса. Это вменялось им в обязанность: слушать, и как можно внимательнее.

Главная редакция располагалась в здании Гостелерадио СССР на Пятницкой на четвертом этаже. На милицейском посту надо было предъявить стандартное удостоверение, но с дополнительным штампиком. На всех этажах технического крыла можно было выйти на черную лестницу, например, покурить. Но только не на этом этаже. Дверь, как граница, была на замке.

В коридоре с каждой стороны двери необычайной толщины. И столы в кабинках особенные. На столе пишущая машинка и пленочный магнитофон. Под столом – педаль, с помощью которой можно прокрутить вперед или назад бобину с пленкой. Стены, обшитые деревянными панелями, с надежной звукоизоляцией.

В таких кабинах работают референты-машинистки и редакторы. В две смены: с 9.00 до 17.00 и с 17.00 до 9.00. Редакторы слушают радио и составляют резюме. Старший редактор смены выбирает, что надо расшифровать. Референты переносят с пленки на бумагу текст вражеских голосов, которые редакторы сочли достойными внимания начальства.

Ходили слухи, что техники звукозаписи нашли какой-то способ уменьшить помехи. Слышно было, действительно, несколько лучше, чем дома. Но все равно далеко от идеала. Иногда над какой-то фразой ломали уши и референт, и редактор, и старший смены. Например, долго обсуждали, кто такая Дора Гавидзе, и как ее писать: через А или через О. Оказалось, что это всего-навсего “дороговизна”.

За два часа до начала утренней смены главный редактор редакции радиоперехватов уже на месте. Старший ночной смены показывает черновик сводки. Незадолго до девяти утра окончательный вариант сводки готов и распечатан, и попадает на стол главному редактору. Иногда приходилось сводку переделывать. Компьютеров, естественно, еще не было, так что несколько референтов получали по странице текста и с бешеной скоростью все перепечатывали.

Каждый будний день главный редактор одним из первых попадал на прием к председателю Гостелерадио Сергею Георгиевичу Лапину. По слухам, он отправлялся туда с солидной папкой с надписью в верхнем правом углу: “Сов. секретно”. Но своими глазами я ее не видела.

В кабинете Лапина решали, какие подготовить аналитические записки, – помимо тех, что делались еженедельно. Для аналитиков это большая радость – в этом случае к зарплате добавлялся и гонорар. Аналитики именовались обозревателями, белая кость редакции. Иногда они зарабатывали больше, чем главный редактор. Однажды позвонили по «вертушке» и попросили позвать аналитика