а теперь ничего – человек ко всему привыкает. А сейчас даже стало интересно, что этот невидимый мужик, излучавший магнетизм и обаяние прямо посредством радиоволн, скажет несчастной женщине? Фадеев прибавил громкость.

Очнулся он, только когда прослушал еще несколько историй от звонивших мужчин и женщин. Беды у всех были разными, даже такими, что, казалось, яйца выеденного не стоят. Но ведущий, которого звали Михаил, находил такие слова для каждого, что Фадееву казалось, будто это и его касается.

«Созависимые отношения», – изумленно повторил он про себя услышанную впервые фразу. Надо же, а ведь в точку! Именно так и было у него с женой.

Даже когда ушла, он все еще от нее созависел: сначала ждал возвращения, потом звонка, затем раскаяния или хотя бы объяснений, чем он оказался так плох, ведь не пил, зарплату, хоть и небольшую, всю приносил и даже шубу в кредит купил, за которую расплачивался потом еще год.

После шубы по настоянию жены квартиру тоже в кредит взял – однушку в Новой Москве за два с половиной миллиона на стадии котлована. Квартира еще строится и неизвестно, кому достанется: платит за нее он, а куплена-то в браке.

Михаил говорил о том, что по-настоящему человек одинок, когда не может остаться наедине с собой, а Фадеев давно понял это на своей шкуре. Поначалу хотелось выть от тоски и на стены бросаться, по вечерам особенно, а потом как-то утихло все, ему даже стал нравиться спокойный, размеренный холостяцкий быт, тем более с его работой он домой спать только приходил.

Однажды она позвонила, может быть, тоже отыгрывая свою созависимость, говорила много и непривычно тепло, но в нем словно что-то умерло. Он поддакивал, почти не вдаваясь в смысл сказанного, а потом с облегчением повесил трубку и сам удивился своей радости от того, что разговор завершен.

Может быть, она хотела вернуться? Быть может, но ему даже не захотелось анализировать. Он не ждал ее возвращения, цепи созависимости были порваны, ведь на самом деле достаточно разомкнуть одно лишь звено, чтобы освободиться. Главное, нащупать это звено.

Все это он познал интуитивно, на ощупь, никто не говорил с ним таким мягким, проникновенным голосом, не объяснял, не раскладывал по полочкам, не лечил обиду сочувственным пониманием, не подбадривал вот такими, как сейчас, направленными в суть вещей словами.

Фадеев так расчувствовался, что захотел тоже уткнуться в плечо незнакомому, но уже такому родному Михаилу и рассказать ему всю свою жизнь, а потом оказаться за одним столом и выпить-таки за мужскую солидарность.

Но была и еще какая-то другая, посторонняя мысль, которая, как настойчивый дятел, выстукивала свои позывные: что-то, заставившее его еще прибавить громкость и ловить каждое слово, потому что близился конец передачи, а Михаил не должен был остаться неузнанным, ненайденным. Для чего-то он был Фадееву нужен.

– Спасибо всем за вопросы, с вами был Михаил Лабковский, – попрощался ведущий.

Фадеев молниеносно запомнил эту фамилию и поместил ее в отдельную ячейку базы данных в мозгу. Недюжинной памятью он отличался с детства, а с возрастом развил навык мгновенного запоминания до совершенства.

Еще на стадии получения информации он фильтровал ее по степени важности. Все второстепенное, как шелуха, отметалось прочь, а то, что действительно значимо, помещалось на незримую полочку, как в архив.

Он давно бы достиг карьерных высот в профессии и, может быть, даже не лишился жены, если бы не такая же врожденная честность и бескомпромиссность. Когда надо было схитрить, промолчать, не заметить, он неизменно попадал впросак и потому прослыл у руководства исполнительным, но туповатым правдорубом. Ему поручали самые бесперспективные дела, а когда он доводил их до завершения, не чествовали, а давали новые. Кто-то же должен работать.

Передача уже закончилась, но он все еще находился в плену спокойного, словно гипнотизирующего голоса. Из оцепенения вывел раскат грома, казавшийся немыслимым посреди только что ясного неба.

Оказалось, пока он слушал передачу, на центр Москвы наползла огромная черная туча. Непоколебимая в желании обрушиться дождем на головы измученных многодневным зноем горожан. Рокочущие, но пока еще сухие вспышки были похожи на упреждающий рык собаки в конуре, готовой броситься на любого встречного при первой же возможности.

Неожиданно темная кулиса раздвинулась, и в образовавшуюся щель над городом, над пробкой, над Фадеевым проглянул солнечный луч и повис, как меч, над головой. Потрясенный, он в очередной, наверное, уже тысячный, раз за сегодня нажал на педаль тормоза, чтобы не въехать в такого же очарованного водителя спереди, и тут же все понял: Нина, Нино – молчаливый свидетель недавнего бытового убийства.

Словно эта худенькая, кем-то до смерти запуганная девушка взглянула на него ясным взглядом из-под длинных ресниц. Только Лабковский сможет разговорить ее.

Две сестры-грузинки молчат как околдованные, и все уже ясно, и дело скоро уйдет в суд, ведь обвиняемая во всем призналась. Но что-то тут не так, чует его сердце. Черт разберет этих баб – то они клевещут на мужей, то друг на друга, то сами на себя, то просто молчат тогда, когда одно слово может спасти близкого. Мужеубийца Этери постоянно плакала, и это было понятно, но сестре ее можно было не бояться суда и колонии, так она-то отчего молчала?

Он допросил ее в тот же день, когда в квартире был обнаружен труп. Вернее сказать, поздно вечером.

«Допрос по методу когнитивного интервью нужно проводить по возможности быстрее, сразу после происшествия. Следует иметь в виду, что процесс забывания особенно интенсивен в первые 1–2 часа после события. Детали (например, цвет одежды) забываются быстрее, чем общая информация о событии», – помнил он наизусть еще со школы милиции. Если учесть, что одет убитый был только в зеленый махровый халат на голое тело, забывать особо нечего.

Было уже 23.15, когда он уговорил родную сестру Этери приехать в отделение. Хотя слово «уговорил» не совсем подходило к данной ситуации. Свидетельница с трудом ответила, как ее зовут. Мертвенно-бледные губы прошептали имя Нина, которое он еле разобрал. Хорошо, что в кухонном шкафчике обнаружился пузырек валерьянки, ее и накапал Нине в стакан воды врач, констатировавший смерть пострадавшего.

– Только не очень много, а то ведь снова заснет, и так еле растолкали, – поморщился Фадеев.

«Убедить допрашиваемого в том, что от его усилий в припоминании и сообщении информации зависит успех расследования преступления и восстановления справедливости. Допрашиваемый – активный участник расследования, ему не надо пассивно ждать вопросов следователя», – он был старательным учеником и помнил отдельные фразы наизусть: хоть ночью разбуди – готов доложить. Правда, в