расскажете то, что сочтете нужным. Мне показалось, он переживает за вас, поэтому моя задача – помочь в первую очередь именно вам, а не кому бы то ни было.

– Хорошо, – она кивнула и села на краешек кожаного кресла, пригнувшись к коленям так, словно кто-то сломал ее напополам.

– Нина, как прошел ваш день? – услышала она его голос словно издалека.

– Я. Мне… – она замялась, сложила худые ладони между колен. – Все хорошо.

– Прекрасно! Нина, а что вы ели на обед?

– Когда?

– Как когда? Что вы сегодня ели на обед?

– Я, я… утром, – она обрадовалась, что вспомнила и может ему ответить. – Да, утром я выпила большую чашку кофе.

Атмосфера в кабинете убаюкивала. Приглушенный свет не резал глаза. Было уютно, как дома – там, в Тбилиси.

– Нина, о чем вы сейчас думали?

– Ой, простите, – как провинившаяся школьница ответила Нина. – Я просто вспомнила…

– Что вы вспомнили?

– Да так, я уже забыла.

– Хорошо. Я попрошу вас сесть удобно, откиньтесь на спинку кресла, вот вам подушка под спину. Пожалуйста, закройте глаза и послушайте сказку про маленькую девочку, которая заблудилась в своих мыслях. Представьте себе залитый солнцем зеленый луг.

Голос звучал мягко, певуче. Он говорил о том, что Нина видела своими глазами в детстве. Этот сказочный луг был так похож на одну из лужаек в их парке в Ваке, который начинался прямо рядом с домом. «Ваке» по-грузински ведь и означает «равнина».

– Вас окружают родные, любящие люди, – продолжал всезнающий голос. – Скажите, кого вы видите рядом?

– Да, я вижу, – не открывая глаз, медленно, как во сне, начала говорить Нина. – Вижу бабушку, маму с папой. Еще там мой дядя Нэш, он поет.

На самом деле она не спала, а присматривалась. Переводила взгляд от одного лица к другому, как будто здоровалась с каждым. Отца нет на свете уже десять лет, мамы – пять, а они стоят рядом обнявшись и машут ей руками: Нино, пошли качаться на качелях!

– Может быть, вы видите кого-то еще?

– Девочку, она чуть повыше меня ростом и… Да, она такая серьезная, у нее в руках книга, толстая книга. Она читает. Бабушка всегда ругалась, потому что она читала даже за обедом!

– Рассмотрите повнимательнее, кто эта девочка?

– Это… это, да! Это моя родная сестра.

– Дальше! – Голос доктора прозвучал тверже, теперь в нем появились повелительные нотки. – Ваша сестра, как ее зовут?

– Этери. Я люблю ее. Я очень ее люблю…

– Вы уже в Москве. Этери живет в квартире, в которую вы каждый день приходите. Дальше. Что дальше, Нина? – почти приказывает ей голос. – Вспомните, что вы видите?

– Муж Этери. Она жила там с мужем. Я… – она сжалась всем телом, как будто получила сильнейший удар в живот.

– Он бил вас? – тут же мягко уточнил психолог.

– Нет, он давал мне таблетки.

– Вы просили его об этом?

– Сначала нет. Он предложил сам, потом просила, но он не давал, потом…

Нина снова согнулась, будто тело ее выкручивали изнутри спазмы.

– Вы были с ним близки?

– Дааааааа, – ее била сильная дрожь, зубы стучали, она была мертвенно-бледна.

– Ваша сестра ни о чем не догадывалась, верно?

Нина постаралась унять дрожь и отвечать более четко, что вылилось в сбивчивый речитатив.

– Она поздно приходила с работы. Это была не я, не я, понимаете? Когда умерла мама, Этери заменила мне ее. Я поэтому и в Москву за ней приехала. Она училась, а я решила – работать буду, но чтобы рядом, вместе. Я бы никогда не обманула ее, не сделала ей плохо… Но после таблеток это была не я.

Эмоции и настроение Нины менялись, как погода капризным московским летом, что ожидало их за стенами офиса, прохладного благодаря кондиционеру. Дрожь прошла, полились слезы. Михаил уже пододвинул к ней коробку с бумажными салфетками. Она рыдала тихо. Слезы утирала чем попало – то салфеткой, то носовым платком, который держала в руках, то краем длинной шелковой юбки.

Он не мешал ей плакать и даже не утешал. Это были те эмоции, которые нельзя загасить. Наоборот, вызвав их, надо дать выплакаться до конца, до донца.

– Нина, что было той ночью? Расскажите, – он хотел прервать сеанс, беспокоясь о ее самочувствии, но было понятно, что другого раза может и не быть.

Она медленно начала рассказывать, покачиваясь из стороны в сторону.

– Этери вернулась с работы и сразу пошла на кухню готовить ужин. Я сидела в кресле, смотрела телевизор. Смотрела, но ничего не видела. Потом я почувствовала аромат хачапури. Так, как готовит, то есть готовила, то есть… В общем, Этери готовит лучшие хачапури в Тбилиси, не говоря уж о Москве.

– Вы с сестрой были одни в квартире?

– Нет, Дато был тут же. Он лежал на тахте, спал, но шум на кухне разбудил его. «Что, эта уже пришла? Давай поскорее готовь, – крикнул он ей в кухню. – Пошевеливайся! Жрать хочу». Потом взял с пола пятилитровую канистру воды и начал пить из горла, брызги летели во все стороны, его светлая майка была залита водой. Я подумала, что это так похоже на кровь. Потом задремала. После этих таблеток такая эйфория, прилив сил, а потом в сон клонит, спишь как убитый.

– Долго вы спали?

– Если б знать. Я не уверена, что вообще просыпалась. Может, мне приснился кошмар?

– Продолжайте, что вы видели в этом кошмаре?

– Я вскочила с дивана, испуганная дикими воплями мужа Этери. Он орал на нее, обвинял во всех смертных грехах. Он издевался и унижал ее. Я не могу… Не могу повторить этих ужасных слов. Кричал, что она не может родить ребенка. Этери молча продолжала готовить. Она уже привыкла к его выходкам. Потом… Кажется, я встала, пошла на кухню и попросила его прекратить. Даже если бы я не спала, то наяву сделала бы это. Он оскорблял мою сестру! Дато выхватил кухонный нож, которым Этери разделывала мясо, из ее рук и пошел на меня. Его взгляд был безумным. Он кричал, что я – подстилка, мое место на панели и наши родители… хорошо, что они умерли и не видят, что стало с их дочерьми. Мне стало страшно, я сползла по стенке на пол в ожидании конца. Вдруг раздался дикий грохот и звериный вой. Этери сзади толкнула мужа, чтобы он не добрался до меня, и он повалился вперед, на живот. Огромное кровавое пятно медленно растеклось под ним. Этери тоже обезумела, она упала рядом с ним на колени и стала рвать на себе волосы.

– А что