в руки какому-то малознакомому мужчине. Единственное, что ты обо мне знаешь, — это то, что у меня имеется при себе крест и книги о вере. Это делает меня достойным доверия в твоих глазах? — тихо осведомился он.

Я прикусила губу, с большим усилием переводя дыхание. Мне казалось, что говорить становится все труднее и труднее. Теперь мне даже было трудно держать голову ровно. Я поняла, что плавно сползаю на стол.

— …Что со мной происходит?

Казимир, словно наваждение, приближается к столу, на котором я возлежала. Он приподнимает покрывало и проводит ладонью по темно-золотистому бортику.

— Знаешь, из чего сделан этот стол? Алатырь-камень. Тот самый, из святилища Буяна, что используется для регенерации, исцеления или восполнения светлой энергии в человеческом теле. Ты сейчас слабеешь. Камень подавляет темную энергию твари, что в тебе сидит, но и твою собственную разрушает, поскольку вурдалак к тебе уж слишком прикипел. Сейчас ты и пальцем не сможешь пошевелить. — он берет мою руку в свои и отпускает. Рука с глухим звуком падает, как неживая.

— Да, так и есть. Возможно, хочешь что-то сказать? Крикнуть о помощи? — вопрошает Казимир, склоняя голову. Черные прямые пряди волос, как мантия, сбегают по его плечам.

Я попыталась воспротивиться, но мои губы и язык не слушались. В голове царил полный ступор. Я чувствовала, как с каждым мигом зернышки энергии покидают меня.

Казимир кивнул, его ледяные руки коснулись моей шеи и, поддерживая затылок, приподняли мою голову.

— Я желаю переговорить с тобой. Не с прежней владелицей этого тела, древлянской девицей, а с тобой. С той, кто вынужден делить это тело, дабы выжить. Я знаю, что ты слышишь меня, нечисть первородная.

Моя челюсть сжимается, кажется, что во мне пробуждается что-то могучее, пока я стараюсь укрыться от обжигающего взгляда волколака.

— Тогда, когда ты напал на меня в коридоре при первой нашей встрече… Если бы Агний не остановил тебя, ты убил бы меня? — я трачу последние силы, чтобы отвлечь его, чтобы хоть как-то оттянуть время. Возможно, этого хочет сам вурдалак, и я лишь повинуюсь.

— Укусил, наверное, бы.

— А я бы выжила после такого укуса?

Впервые замечаю слабую улыбку на его бледных губах, глаза сужаются, оглядывая мое тело.

— Смотря, где кусить.

Не успеваю сомкнуть губы, чтобы внутренний диалог вурдалака не вылетел наружу, и шепчу: — …Покажешь?

Свет полной луны рисовал заманчивые тени на точеных чертах Казимира, подкрепляя серьезность его облика.

Помедлив, он начал расстегивать пуговицы на блузе, обнажая бледную кожу под ней, исписанную искусно выведенными рунами. Мой взгляд проследил за линиями узора обвивающего его ребра и очерчивающего контуры талии.

Резкая боль отозвалась в моем правом боку, словно чиркнули острием пера по коже. Я поморщилась, но ощущение оказалось не из неприятных. Казимир несильно прикусил.

Легким движением он склонился ближе, его дыхание опалило мою кожу. Острые резцы слегка стиснули кожу на моем плече, оставляя за собой шлейф волнующего предвкушения.

Я попыталась приподняться, но тут же оказалась в плену его испытующего взгляда. И снова его зубы погрузились в плоть в районе моей талии, разжигая целую симфонию ощущений, которые заплясали по нервам.

— Выходи. Я жду, — его голос был негромким, но гулко прокатился по комнате с потусторонней властностью. И хотя его слова предназначались для незримой сущности, обитавшей внутри меня, я не могла отделаться от ощущения, что в этот момент его внимание было сконцентрировано исключительно на мне.

Мужские пальцы легко проникли под мою ночную рубашку, оголяя талию, а его колено опустилось меж моих ног. Каждое его касание вызывало приятную волну эмоций, в то время как его зубы лишь прибавляли новую порцию боли — тонкий баланс.

Еще один укус по линии внутреннего бедра, после чего платье медленно задралось вверх, обнажая перед ним все новые участки моей трепещущей фигуры.

С каждым оголяющимся кусочком кожи мое тело возбужденно ныло от нетерпения, а желание все сильнее сжималось внутри. Мои пышные груди вздымались и опускались в учащенном такте, прохладный воздух щекотал затвердевшие соски.

Ладони Казимира очутились по обе стороны от моей головы, его мягкие губы прильнули к моей груди.

Когда его зубы вновь впились в меня, по коже прокатился поток искр, разжигая пожар по всему телу. Я простонала, извиваясь в блаженных муках, и в тот же миг вурдалак внутри меня нетерпеливо всколыхнулся от жажды.

— Как смеешь ты так меня вызывать!.. — простонала я, пальцы наконец обрели силу и крепко стиснули его волосы на затылке. — Глупый духовник… Греховник.

Казимир чуть прикусил мою пылающую грудь и прочертил горячим языком влажную дорожку вплоть до моей шеи.

Там наши взгляды пересеклись — его с холодной сталью, мой — с пылающей ненавистью.

— Нет лучше испытания для соблюдения поста, чем восседать за столом, где все вокруг вкушают пищу. — шепнул он, склоняясь к моим устам.

Но едва он оказался на расстоянии одного вдоха, как мои ресницы вспорхнули, а губы зашевелились сами собой: — Кази, любовь моя, прошу, не делай этого…

Я мгновенно распознала этот чарующий голосок. Он не был ни моим, ни вурдалака. Он принадлежал Сияне.

Расслышав его, мужчина пошатнулся. Его лицо в считанные секунды осунулось, губы содрогнулись в омерзении.

Подскочив, он в безумии зажал руками уши. В глубине голубых глаз поблескивала влага.

— Замолкни!! Закрой рот!!! — послышалось его истошное шипение.

Неожиданно споткнувшись, он принялся рыться в каком-то старом сундуке. Подбежав ко мне, мужчина грубо стиснул мое лицо рукой.

— Кази, опомнись… — вновь прошептала я ее голосом — его мертвая суженая говорила через меня.

Однако его очи лишь ярче полыхнули огнем ярости. В мгновение ока он отпил полный глоток какой-то жидкости и прижался своими губами к моим. Она всецело желала этого, и я повиновалась, разомкнув губы, чтобы его язык проскользнул внутрь. Вместе с ним в мой рот ворвалась и вода, обжигая горло.

Я явственно слышала, как вурдалак истошно вопил от жгучей боли. Мы обе испытали эту неимоверную боль, прожигающую тело. Ничто не могло причинить нам столько страданий, как эта… святая вода.

Глаза Казимира безжалостно сверкнули, продолжая пытать упыря, прячущегося во мне. Я кричала в предсмертной агонии, когда тьма внутри рвалась наружу, заливая глаза кровавыми слезами. Боль была нестерпимой, но волколак не проявил ни малейшего признака милосердия.

— Пообещай мне свою душу! Или я заставлю твое тело испытать мучения сполна! — его голос был едва слышным, но от него веяло зловещей угрозой.

Несмотря на все терзания, я нашла в себе силы воспротивиться.

— Оно никогда не будет твоим, Кази. Смирись с этим, —