– Господа инсургенты! – громко заявила Марина. –Вы бы орали поменьше, а то по старому русскому обычаю удачу спугнете… Бонапарт,между прочим, по аустериям не вопил допрежь дела…

Даша перехватила устремленный на холеную дамочку взглядРомана – совершенно трезвый, жесткий, колючий. Так смотрят поверх ствола, ужеплавненько потянув спуск…

Это тут же исчезло, он стал прежним, но переместился поближеи, усевшись в соседнее кресло, притворяясь беззаботным, краешком глаза держалМарину в поле зрения. Даша подобралась – похоже, что-то, наконец, прорвалось наружу,пусть непонятное пока…

Марина, с трудом сохраняя равновесие, присела на широкийподлокотник Дашиного кресла, наклонилась к уху и сообщила оглушительныммелодраматическим шепотом:

– Верно тебе говорю – наши Бонапарты слишком много пьюти слишком громко орут задолго до брюмера, потому из них и не выходит никакихБонапартов…

«Опять Бонапарт, – констатировала Даша. – И сновабрюмер».

– Мужики… – пожала она плечами.

– Вот то-то. Женщинам надо поручать… Точно тебе говорю,женщинам…

Громкий кашель Романа был явно деланным. Марина вдруг слегкаобмякла, словно вспомнив нечто для себя важное, прошептала Даше в ухо:

– Прелесть моя, а вас никогда не привлекала женскаялюбовь?

– Абсолютно мимо жизни, – сказала Даша.

– Пьяна я уже, вот досада, нет ни сил, ни искусстватебя соблазнять по всем правилам… Лучше удалиться. – Она, опершись наДашино плечо, выпрямилась и громко объявила: – Я пошла спать. Чтоб безменя – никаких брюмеров. И девочку не обижайте…

И проследовала к выходу (покосившись перед тем на Романаопределенно боязливо). Даша, манерно пуская дым, мотала на ус. Роман торопливовышел следом. Она обратила внимание, что уже исчезли и Стольник, и Надя. Юля иВлад ворковали в дальнем, самом темном углу. Динамики иностранными голосамивыдавали ламбаду, колыхались огоньки свечей, бросая причудливые тени, –это Волхович решительно маршировал прямо к Даше. Подошел, прищелкнул каблуками:

– Танец, мадемуазель?

Секунду подумав, она встала – нужно же в меру силучаствовать в разгульном веселье, не заходя слишком далеко. Хитрый полковник,хоть и был пьянехонек, увел ее в столь же темный угол, где они вместо ламбадызаколыхались в некоем примитивном варианте танго. Вопреки ожиданиям Даши,Волхович особенно не лез с руками – так, самую чуточку. Его Надюша все еще не появилась.

– А кто такой генерал Пепеляев? – спросила она,чтобы отвлечь бравого вояку от попыток исследовать ее бедро.

Подействовало. Даже руку убрал повыше. Воодушевился:

– Был такой генерал, Дашенька. У Колчака. Именно егоребята брали Пермь – зимой девятнадцатого, в штыки, полуразутые, без патронов…И было тогда генералу, между прочим, двадцать девять лет… Бог ты мой, как онивышибли красных – тараном, по-сибирски… – рука вернулась на прежнееместо. – Но это – дела давно минувших дней, а если поговорить о днесегодняшнем – как вы относитесь к бравым, уставшим от жизни полковникам?

– По-матерински.

– Это – в кроватку уложить?

– Не-е, – сказала она, хлопая по руке. – Поголовке погладить и утешить: мол, будешь еще генералом, глупый, не переживай…

– А я буду, – сказал он с пьяной серьезностью.

– Дай бог.

– А хочешь быть генеральшей? Тебе пойдет. С такиминожками…

– Полковник, это уже не ножки…

– Гусар в такие тонкости не входит… – Он крепкоприжал Дашу к себе. – Я человек прямой, упал-отжался… Твои трехдюймовыеглазки… И так далее. Золотом осыплю. И разными прочими алмазами.

– Болтать вы все любите… – кокетливо сказала Даша.

– Я?! – полковник громко икнул ей в самоеухо. – Гусарский офицер прикуривает от ассигнаций… – Держа Дашу заталию одной рукой, он полез правой в нагрудный карман кителя, вытащил какую-тобумажку и в самом деле поднес ее к щелкнувшей зажигалке, которую ухитрялсядержать той же рукой.

Поднял горящую бумажку повыше, Даша отшатнулась, чтобы необжечься.

– Вот так-то, – гордо сказал полковник, затаптываякаблуком на полу останки непонятной бумажки. – По самому что ни на естьпо-гусарски… Прошу, мадемуазель!

Извлек вторую, неразличимую в полумраке, двумя пальцамизапихал ее Даше в кармашек платья, немилосердно при этом скомкав. Даша неуспела ничего ответить или предпринять – за спиной у полковника возник Роман,поднял с пола обгоревший клочок, небрежно – не слишком ли небрежно? –зажал в кулаке. Громко сказал:

– Мон колонель, тебя можно на два слова? Тут небольшаяпроблема…

Оба отошли к двери. Даша уселась на прежнее место, извлеклаиз кармана скомканную плотную бумажку и добросовестно попыталась рассмотреть вполумраке.

Больше всего это походило на ассигнацию – плотная бумага,многоцветная сложная сетка, выполненная с величайшей тщательностью. Цифры«1000» продублированы надписью: «Тысяча соболей». На одной стороне – красивоизображенная тайга, на другой – плотина, возможно, и Шантарская ГЭС. А поверхунадпись на двух языках: «СИБИРЬ – SIBERIА». И еще…

Никакой ошибки – точная копия одного из гербов с эскизовпокойного Сагалова. Два медведя держат щит с сосной и солнцем. Полноесовпадение деталей. «Это, Изольда Викторовна, и ценнее денег, и в сто разопаснее… Для меня одного», – молниеносно пронеслось у нее в голове. Что ж,покойный художник оказался пророком – хотя бы в данном случае. Но что же это зачудо такое? Даже в тусклом свете можно разобрать, что изготовлено с превеликимтщанием…

Спохватившись, она спрятала загадочную бумажку в кармашек,предварительно свернув вчетверо. И все равно, осталось впечатление, что Романуголком глаза видел ее маневр… Они с полковником еще пару минут толковали очем-то, потом разошлись в разные стороны – полковник вышел из каминной, а Романнаправился к Даше, присел на подлокотник и спросил:

– Скучаете?

Реплика, вообще-то, была заезженная и пошленькая, но онухитрился произнести ее совершенно естественно, как озабоченный весельем гостейрадушный хозяин.

– Скучновато стало, – ответила Даша искренне.

– Ну, сейчас кино поставим, из ракетниц постреляем, ещечто-нибудь отчудим, чтобы вульгарно не наливаться коньяком… Вам, кстати,принести?

Даша кивнула. Он моментально вернулся с двумя рюмками, отпилиз своей, озабоченно поинтересовался:

– Как вам здесь, не обижают?