В достаточно просторном помещении имелось окно, замазанноебелой краской, и зеркало. Нинель, вздрагивая от холодных объятий шелка,натянула платье и ахнула. Оно сидело словно влитое, кто-то сшил его будто на Нинель,нигде ни морщинки, лиф идеально облегает грудь, а широкая юбка красивымискладками лежит на бедрах. Нинель сама себе показалась красавицей.

– Ну как? – спросила, стоя за занавеской,продавщица.

– А сколько оно стоит? – безнадежнопоинтересовалась Нинель.

Цена убила девушку наповал, даже если б гадкий вор не сперкошелку с яйцами, все равно нечего было и думать об обновке.

– Мало́ мне, – дрожащим голосом совралаНинель, – в груди жмет.

– Другого размера нет, – равнодушно ответилаторговка, – одно платье, снимайте и выносите в торговый зал.

Нинель глянула в зеркало и поняла, что она не способнарасстаться с красотой, ну невозможно теперь нацепить старую дерюжку.

Решение пришло спонтанно, девушка мгновенно распахнула окнои, благо примерочная располагалась на первом этаже, выпрыгнула на улицу, ногипонесли Нинель на вокзальную площадь. Самое интересное, что авантюра удалась навсе сто, воровка вернулась домой в обновке, прошлась по единственной улице селапод завистливыми взорами соседок. В тот день первый раз в жизни Нинель легласпать абсолютно счастливой.

«Ничего, – думала она, – судьба изменится, пойдуна вечеринку, один из парней точно влюбится в меня, женится и увезет в город».

Нинели даже не пришло в голову, что она совершилапротивоправный поступок, за который предусмотрено суровое наказание.

К вечеру следующего дня за девушкой приехала милиция: убегаяиз примерочной, Нинель забыла на крючке старый халат, в кармане которого лежаласправка из правления колхоза. В те годы крестьянам не выдавали паспортов,власти боялись, что оголодавшие люди в массовом порядке рванут в города инекому станет заниматься сельским хозяйством, поэтому основной бумагой,удостоверявшей личность колхозника, являлась справка, в которой указывалисьимя, фамилия, отчество, местожительство и иные сведения.

Следствие не заняло много времени, Нинель не отрицала фактакражи, девушку осудили и отправили на зону.

Вот где ей пришлось глотнуть лиха. Впрочем, по тем временамв лагерях было много самого разного народа, только Нинель презирали и такназываемые политические, и уголовницы. Первые считали девушку воровкой иотношений с ней не поддерживали, а вторые, узнав, за какую проделку Нинельоказалась в бараке, стали насмехаться над глупышкой. Нинель крупно не повезло,кражу она совершила через несколько дней после своего восемнадцатилетия. Придией в голову идея спереть платьишко на месяц раньше, она бы считаласьнесовершеннолетней и получила иной, маленький срок. Но теперь несчастнаяявлялась взрослой, и справедливый советский суд отсыпал ей наказание полноймерой.

Тот, кто, на свое счастье, никогда не сидел за решеткой, какправило, считает, что заключенные только работают и спят. Но это не так, дажена зоне случаются часы отдыха и веселья, однако Нинели снова не повезло.

Когда ее отряд в очередной раз помылся в бане, конвойный,мрачный дядька лет пятидесяти, построив всех женщин, велел Нинели:

– А ты ступай убери там, нагваздали, наговняли, а ещебабы.

Пришлось Нинели, чистенькой, с вымытой головой, браться завонючую тряпку. Не успела девушка бросить кусок мешковины на пол, как за спинойвозник тот же конвойный, Нинель даже не поняла, как оказалась под противнымпотным мужиком; кричать, звать на помощь было бесполезно, хорошо, чтомилиционер недолго мучил девушку.

– Теперь пошла вон, – велел он ей, застегиваябрюки.

Нинель вылетела из бани и кинулась в барак, она оченьнадеялась, что никто из товарок не поймет, что случилось, но ушлые бабы мигомначали хихикать и интересоваться, понравился ли девушке первый опыт.

Через неделю тот же конвойный затащил Нинель в каптерку, апотом, удовлетворившись, привел своего приятеля. Очень скоро девушку неиспользовал лишь ленивый.

В женском лагере основная часть заключенных мечтала омужской ласке и старательно строила глазки охранявшим их мужчинам. Статьлюбовницей солдата или офицера согласились бы многие, о вспыхнувших романах сзавистью говорили в бараках. Та, которой удалось заполучить мужика, моментальнопопадала в число привилегированных. Такая заключенная получала непыльную работув библиотеке, столовой или медпункте. Мужчина в любых условиях остаетсямужчиной, своим любовницам охранники приносили мыло, новое белье и конфеты. Аеще из уст в уста передавался рассказ о том, как некий начальник лагеря полюбилзэчку и потом, после того, как та стала свободной гражданкой, женился на ней.

Поэтому тех, кто спал с людьми в форме, не осуждали, имскорее завидовали, надеясь, что подобная удача улыбнется и им.

Но вот парадокс, Нинель мгновенно стали называтьпроституткой и подстилкой, а солдаты, задиравшие юбку покорной девушке, неспешили отблагодарить ее печеньем, использовали несчастную, словно резиновуюкуклу, а потом отшвыривали прочь.

В результате через год Нинель превратилась в автомат поудовлетворению любого, кому не противно было прикасаться к ней. И снова Нинельненавидели все: те, которые не имели успеха у местных мужчин, и те, чтообзавелись обожателями.

Под Новый год в лагерь пришел новый хозяин, но на судьбеНинели перемены никак не отразились. 30 декабря ее запихнул в каптеркуочередной охранник, Нинель покорно задрала платье, закрыла глаза и отвернулась,она давно поняла: главное – не обращать внимания на сопящего мужика, следуетдумать о чем-то ином, ну хоть о макаронах, которые могут дать на ужин, каша-тонадоела…

Внезапно едва начавшееся действие было прервано, охранниквскочил и затараторил:

– Это не я… она сама!

– Так уж и сама, – ухмыльнулся вполне симпатичныймужчина средних лет, в котором Нинель узнала нового хозяина зоны. Никакогоужаса девушка не испытала, хуже ей все равно не станет.

– Она меня изнасиловала, – вдруг выпалилохранник, – принудила к развратным действиям.

– Это правда? – повернулся начальник к Нинель.

Та, по-прежнему лежа с задранным платьем, равнодушноответила:

– Не знаю.

– Во, видали нахалку, – оживился солдат, – еетут все, того, очень развратная.

– Пшел вон! – обозлился начальник.

Солдатик кинулся в коридор, а главный глянул на Нинель сявным раздражением.

– Вставай, чего развалилась.

Женщина медленно села.