Когда же явился Будочник и нищие стали ему нановенького ябедничать, Сенька погнал из губ пену, затряс плечами, да ещёзахныкал тоненько. Будочник посмотрел-посмотрел и говорит: вы что, стервы, невидите — он взаправду припадошный. Не трожьте его, пускай кормится, не буду занего с вас мзду брать. Вот он какой, Будочник — справедливый. Потому и прожилна Хитровке двадцать лет.

Нищие от Скорика и отстали. Он малость отмяк,глаза из-подо лба обратно скатил, начал по сторонам зыркать. Подавали и правданемного, всё больше копейки и грошики. Раз мимо Михейка Филин прошёл. Сенька отскуки (а ещё чтоб проверить, хорош ли маскарад) ухватил его за полу, заныл:дай, дай денежку убогому. Филин денежки не дал, ещё и обругал матерно, ноузнать не узнал. Тут Скорик совсем успокоился.

Когда зазвонили к обедне и бабы потянулись вцерковь, из-за угла Подколокольного вышла Смерть. Одета была невидно — в беломплатке, сером платье, но всё равно в переулке будто солнце из-за туч выглянуло.

Оглядела попрошаек, на Сеньке взглядом незадержалась. Вошла в двери.

Эге, забеспокоился он. Не перестарался лиЭраст Петрович? Как Смерть поймёт, кому записку передавать?

И когда молельщики после службы сталивыходить, Сенька нарочно загнусавил с заиканием — чтоб Смерть сообразила, накого намёк:

— Люди д-добрые! Не сердитеся на с-сиротуубогого, что п-побираюся! П-поможите кто чем м-могет! А сам я не из этихм-местов, з-знать тута никого не з-знаю! Д-дайте хлебца к-кусок да денегч-чуток!

Она пригляделась к Сеньке, прыснула. Значит,догадалась. Каждому из нищих дала в руку по монетке. И Скорику тоже пятачоксунула, а с ним свёрнутую в квадратик бумажку.

Пошла себе, прикрывая рот концами платка — воткак Сенькин вид её распотешил.

Ну, а он, едва с Хитровки уковылял, сразу селу афишной тумбы на корточки, развернул листок, стал читать. Почерк у Смерти былровный, для чтения лёгкий, хоть буковки совсем махонькие.

“Здравствуйте Эраст Петрович. Что вы велели явсё исполнила. Лепесток как обещала на грудь повесила и он сразу приметил.

[Что за лепесток, почесал затылок Сенька. Икто это “он”? Ладно. Может, после прояснится?]

Скривился весь говорит чудная ты. Дрянь какуюповесила а моё дарёное не носишь. Стал допытываться не подарил ли кто. Я какусловлено говорю Сенька Скорик. Он в крик. Пащенок говорит. Доберусь раздеру вклочья.

[Так это ж она про Князя! Мятый листок так изаходил у Сеньки в руках. Что она делает-то? Зачем наговаривает? Совсемпогубить хочет! Не знаю никакого лепестка! Не то что не дарил — в глаза невидывал! Дальше глазами по строчкам быстрей побежал.]

Тяжко с ним. По всё время нетрезвый хмурый игрозится. Ревнует меня очень. Хорошо хоть только к Скорику.

[Да уж куда лучше, жалобно скривился Сенька.]

А узнал бы про прочих то-то крови бы полилось.Я к нему заходила и так и этак. Отпирается. Говорит ведать не ведаю кто такуюбеспардонщину творит самому знать желательно. Вызнаю тебе скажу колиинтересуешься. А правду ли говорит или врёт не скажу потому что он теперь сталне такой как прежде. Будто не человек а хищный зверь. Клыки по всё времяощерены. А ещё хочу вам сказать про наш прошлый разговор что за безнравие выменя Эраст Петрович не корите. Что у человека на роду написано в том он не волена волен только это свыше написанное повернуть на злое или на доброе. И неговорите со мной так больше и про это не пишите потому что незачем.

Смерть”

Про что про “это” не писать и не говорить? Неиначе как про её непотребное распутство с Селезнем и прочими гадами.

Сложил Сенька записку обратно как было,квадратиком, понёс Эрасту Петровичу. Очень хотелось порасспросить хитроумногогосподина Неймлеса, зачем это он удумал Князя против сироты ещё большерастравлять, для какой такой надобности? И что за лепесток такой, якобы им,Сенькой, Смерти дарёный?

Однако спросить — только себя выдать, что вписьмо нос совал.

Всё равно открылось.

Инженер только глянул на бумажку и сразуукоризненно покачал головой:

— Нехорошо, Сеня. Зачем прочёл? Разве ктебе писано?

— Ничего я не читал, — попробовалупираться Скорик. — Больно надо.

— Ну как же. — Эраст Петрович провёлпальцем по сгибам. — Развёрнуто и снова свёрнуто. А это что присохло?Никак вошь? Вряд ли это с-собственность мадемуазель Смерти.

От такого разве что утаишь?

* * *

Назавтра Скорик тоже получил от господинаНеймлеса письмо, но не просто листочком — в конверте.

— Раз ты такой любопытный, — объявилинженер, — я своё послание з-заклеиваю. Языком отлизать не пытайся. Этопатентованный американский клей, схватывает насмерть.

Долго мазал крошечный конвертик кисточкой,потом жал сверху пресс-папьём.

Сенька только диву давался. Вот уж воистину —на всякого мудреца.

Едва выйдя за порог, конвертик разорвал ивыкинул. Такие, десятикопеечные, для амурных записок, в каждой канцелярскойлавке продаются. Купить новый, переложить туда письмо, да и заклеить безовсякого хитрого клея, вот и вся недолга. Кому-куда да конверте ведь всё равноне написано…

Читать или не читать — о том Скорик и недумал. Конечно, прочесть! Как-никак его, Сенькина, судьба решается.

Записка была на папиросной бумаге, а почерк уЭраста Петровича оказался красивый, с изящными завитушками.

“Здравствуйте, милая С.

Позвольте называть Вас так — терпеть не могуВаше прозвище, а настоящее имя Вы назвать не хотите. Простите, но я не могуповерить, что Вы его забыли. Впрочем, как Вам будет угодно. Перехожу к делу.

С первым понятно. Теперь проделайте то же совторым, только подводите его к нужной теме неявно. Насколько я могу судить,этот субъект помудреней Князя. Достаточно, чтобы он просто увидел известныйпредмет. А вот если сам спросит, тогда скажете, как условлено, про СС.

[Что за “СС” такой? Сенька потёр перепачканныйкопотью лоб, отчего из волос просыпалась пара сушёных вшей. Ай, это же “СенькаСкорик”, вот это кто! Что же у них, интригантов, про него условлено?]