– Верно сказано! – Шева набрала в грудь воздуха и вернулась к документу. – Настоящим я сообщаю, что отказываюсь от всех прав на месть и на требования возмещения и торжественно клянусь при условии отсутствия в дальнейшем существенных обид в мой адрес не причинять целенаправленного вреда вышеупомянутой Шеведайе или кому-нибудь из ее партнеров. – Она пробежала глазами остаток текста, внимательно всмотрелась и фыркнула:

– И где же подписался великий и ужасный Хоральд Палец?

– Не знаю, какой он великий и какой он ужасный, но писать этот ублюдок умеет не лучше, чем я – петь.

– А вы не умеете петь?

– Мне доводилось зарабатывать на жизнь, пытая людей, но у меня никогда не хватало жестокости заставлять их слушать мое пение.

– Но разве это действительно?

– Это чушь собачья. Но Хоральд дал слово лично великой герцогине. Вот это действительно, а не то за ним образуется еще один должок. Он же не дурак. Он соображает.

Шев закрыла глаза, медленно глубоко вздохнула и почувствовала, что улыбается.

– Я свободна, – прошептала она. – Да возможно ли это? Через столько лет! Я свободна, – повторила она, быстро мигая, чтобы прогнать подступающие слезы, и тут ее колени ослабли, и она рухнула в ближайшее кресло. И так и сидела с закрытыми глазами, думая о том, что она может вот так сидеть с закрытыми глазами, не оглядываясь то и дело, не вздрагивая от каждого шороха, не присматривая заблаговременно пути для бегства, не планируя, куда это самое бегство направить.

Боже, она свободна!

– Значит… – она открыла глаза, – значит, все кончено?

Витари уже наливала себе очередной бокал вина.

– Если только ты не захочешь снова взяться за дело. Для лучшего во всей Стирии… специалиста по добыванию я всегда найду занятие.

– О нет! – воскликнула Шев, скрутив свиток и поворачиваясь к двери. – Прямо с этого часа я приступаю к тихой жизни.

– Пробовала я тихую жизнь, – Витари подняла бокал к свету, и прошедший сквозь него солнечный луч окрасил ее хмурую усмешку в кроваво-красный цвет. – С неделю примерно. Адски скучное занятие.

– Боже, я согласна и поскучать! – Шев пришлось выкрикнуть эти слова во весь голос, чтобы услышать хотя бы самое себя сквозь очередной всплеск аплодисментов, приветствующих короля Джаппо и сотрясающих землю. – Просто жду не дождусь!

Она перепрыгивала через две ступеньки, и топот звонко отдавался в глухой, облупленной, разукрашенной пятнами плесени лестничной клетке. Бумагу с подписью Хоральда внизу она сжимала руке так, будто она являлась пропуском в счастливую новую жизнь – чем она и в самом деле являлась, – и улыбаясь так широко, что даже щеки болели, выстраивала в уме восхитительные сцены того, что произойдет, когда она распахнет дверь и Каркольф поднимет голову.

– Все кончено! – воскликнет запыхавшаяся и очень привлекательно растрепанная Шев.

Одна из золотых бровей приподнимется и изогнется вот так.

– Кончено с этим заданием?

– Вообще со всем этим. Хоральд Палец дал слово. Погоня закончена. Я свободна. – Она медленно пройдет вперед, а их взгляды будто сцепятся. – Мы свободны.

Она представляла себе морщинки, которые появятся от счастливой улыбки вокруг глаз Каркольф, ямочки в уголках губ. Ах, эти ямочки, каждая из них врезалась в ее паять, словно молитва, заученная от всего сердца.

– Мы свободны!

Каркольф упрет руки в бедра, высунет в углу рта кончик языка, качнет головой, подзывая Шев к себе, и они упадут в объятия друг дружки – и Шев окунется лицом в аромат, который еще немного и показался бы кислым, но каким-то образом делающийся от этого еще слаще. Боже, Шев чуть не наяву ощущала его, он щекотал ей нос. Может быть, они вдохнут ноздрями немного кислотной жемчужной пыли и будут танцевать вдвоем – Шев, хотя она на голову меньше ростом, конечно, будет вести, и они обе будут хохотать над меланхоличной, больше похожей на звуки пилы, игрой нищего скрипача, расположившегося внизу на площади в надежде заработать несколько медяков.

Может быть, они, глядя друг дружке в глаза, переступят важную грань, и Шев удастся задобрить ее, подобрав нужные ласковые слова, как задабривают злую кошку через дыру в заборе. Тогда Каркольф рассказала бы ей, кто же она такая на самом деле, что же она на самом деле чувствует, и позволит себе сбросить обычную ехидно-улыбчивую маску, и приоткроет ненароком свою прекрасную уязвимую тайную сущность, которая, как всегда была уверена Шев, скрывалась в ней. Может быть, она даже шепнет ей на ухо свое имя. Особое, никому не известное имя, которое будет употреблять только Шев и только наедине. Конечно, такого трудно ожидать, но какой смысл выдумывать вероятные события?

Потом они, конечно, будут целоваться, но сначала потолкаются, потрутся, пощиплются, почувствуют друг дружку, как мастера-фехтовальщики в начале дуэли. А потом жадно, суматошно языками, зубами… Шев запустит пальцы в волосы Каркольф, и их лица сблизятся. Когда она представила себе это, ее штаны заполнились приятным теплом. За поцелуями под одежды полезут руки, а потом одежды полетят на пол, а их хозяйки окажутся в постели и останутся там до тех пор, покуда комната не заполнится запахом удовлетворенных женских тел, наверстывающих то, что пропустили за минувшие годы, а вставать они будут только для того, чтобы занюхать еще немного пыли и, может быть, заварить чаю – нагишом – в изумительном чайном сервизе Шев, а утром…

Нетерпеливо взлетевшая было рука замерла на полпути к дверной ручке, улыбка медленно угасла, а с нею улетучилось и тепло из штанов.

Утром, ранним серым утром, пока Шев еще будет сладко посапывать, вытянувшись на липких простынях, Каркольф бесшумно выскользнет из комнаты, спрятав улыбающееся лицо под капюшоном и, вероятнее всего, уложив в висящую на плечах сумку изумительный чайный сервиз Шев (а заодно и все прочие ценные мелочи, которые попадутся ей на глаза), и скроется в тумане, чтобы пропасть без следа. До тех пор пока ей снова что-то не понадобится.

Шев не особенно любила быть честной с собою. Да и кто такое любит? Но если позволить себе хоть на миг взглянуть правде в глаза, придется признать, что уже несколько лет дела обстоят именно так. Каркольф уже не раз кидалась ей в объятия, но мгновенно выворачивалась из них. Как правило, оставляя Шев в куче неприятностей, от которых приходится удирать сломя голову или даже плыть, как в ходе одного памятного события, когда то довольно-таки огромное купеческое судно вдруг взяло и перевернулось.

Тяжело сглотнув, она хмуро посмотрела на дверную ручку.

Это не фантазии, это жизнь. А жизнь имеет скверную привычку больно бить ее по губам. По тем, что между ног.

С другой стороны, как еще она могла поступить? Если хочешь стать новым добропорядочным человеком, ведущим новую добропорядочную жизнь, нужно того человека, которым ты была прежде, оставить позади, как змея оставляет сброшенную кожу. Нужно перестать перебирать свои болячки и обиды, как скупец перебирает свои монеты, отодвинуть их в сторону и освободиться от них. Нужно научиться прощать и научиться доверять не потому, что этого заслуживает кто-то другой, а потому, что этого заслуживаешь ты сама.