А в это же время Егор и Толян приблизились к дороге. Рядом в кустах, прикрытые сломанной ветлой, лежали два дорожных велосипеда. И вскоре перевоспитываемые строгой колонии слились с потоком велосипедистов, возвращавшихся с работы по домам, и превратились в обычных условно свободных обывателей огромной страны. Они катили по направлению к городу. Октябрь, но мороз не установился, и снега не было. А значит – приказа перехода на зимний транспорт ещё не издали.

Весной, летом и осенью – вопрос с транспортом решался легко. Зимой, к сожалению, приходилось запускать автобусы и грузовики по маршруту, так как снег и гололедица не позволяли передвигаться на велосипедах. Велосипедное движение – идея министра здравоохранения. Он очень гордился новшеством. И экономия, и здоровье! Каждый житель получал под роспись транспортное двухколёсное средство и платил за него из своего довольствия ежемесячно. Велосипеды частично решили проблему с нехваткой горючего и отсутствием качественных автомобилей. Автомобили стали предметом государственного значения и могли использоваться исключительно в служебных целях.

Дорога шла от секретного оборонного производства, и ехали по ней в основном инженеры и высококвалифицированные рабочие, имеющие возможность жить в отрыве от производства, в отличие от неквалифицированной рабочей силы и чернорабочих. Этот контингент проживал в бараках казарменного типа на территории предприятия. Срок их обязательной рабочей вахты варьировался от года до пяти, в зависимости от множества факторов. Начиная с возраста, судимости, службы в армии и заканчивая пониманием политики партии и правительства. Также в рядах рабочих встречались колхозники близлежащих хозяйств. Велосипеды были все одинакового цвета, но не всегда одинаковой конструкции. Мужские, с рамой и большими колёсами. Женские, с опущенной рамой и колёсами поменьше. Детские «Орлята» и «Школьные» – меньше и легче.

Мужчины и женщины – одеты в такие же, как у беглецов, синие одежды. У женщин на головах платочки трёх цветов. Синие – у работниц цехов и основного конвейера. Белые – у работниц общепита и санитарных частей. И красные у представительниц контрольных бригад Фронта Национального Спасения.

Изредка, мигая синим маячком и воя сиреной, мимо проносились машины высших чинов Фронта Национального Спасения или внедорожники полиции. Всё пока шло по плану. Через двадцать с небольшим минут беглецы свернут на грунтовку, ведущую в малый хутор «Передовой». Там их ожидает Саша Полковник. Они попадают под его опеку. Егор знал полковника ещё по совместной службе. Парень он надёжный, хотя наглый и не всегда приветливый.

Хуторов, расположенных вдоль основной магистрали было много. В них проживали временно свободные граждане – сотрудники огромного хозяйства, именуемого Хозколтруд, или – хозяйство коллективного труда. Поля, расположенные по обе стороны дороги, за заградительной лесополосой, принадлежали государству. Отвечал за их содержание, обработку, использование именно Хозколтруд.

Жители Хуторов имели свою зону ответственности, но решение о посевной, уборочной или поливной компании принимало руководство Хозколтруда, которое в свою очередь получало распоряжение от министерства сельского хозяйства, а министерство от Высшего Совета Фронта Национального Спасения. Часто указания были нелепыми с точки зрения работающих на земле. Страна огромная, климатические зоны разные и со своим особенностями, что требовало исключительно индивидуального подхода к началу сельскохозяйственных работ. Но… Министерство Финансов выделяло средства по своему графику, ФНС проверял поступление денег на счета, отправлял своих контролёров на места, определял порядок закупки топлива, запасных частей, техники. Потом – выпускал распоряжение… Короче сеяли иногда поздно, убирали рано, хранить не умели… Но плакатами обвешались, как в лучшие годы Советского Союза. Опять «Битва за урожай», опять «Каждую каплю – в дело»… и прочая ерунда, вызывавшая уже не раздражение, а грустную улыбку у работников сельскохозяйственных предприятий. Хотя предприятие было одно: Хозколтруд.

Каждое утро в шесть часов летом, и в восемь зимой, раздавалась трудовая сирена, возвещающая начало трудодня. К этому моменту все приписанные к хозяйству граждане должны были находиться на своих рабочих местах. За невыход на работу – первое предупреждение, за повторный – перевод из статуса временно свободного, в статус – ограниченно свободного, что значительно урезало свободы – передвижения, посещения развлекательных мероприятий, воскресного выхода в местный интернет, лишало права иметь возможность недельного годового отпуска.

Жили в бараках на двадцать человек, которые были поделены на десять комнат. Удобства во дворе. Отопление печное. Электричество – по расписанию. Супружеские пары имели право один раз в год подавать заявление на увеличения семьи. И в течение девяти последующих месяцев женщина могла уходить с работы на двадцать минут раньше, чтобы успеть принять душ к приходу мужа. Эта привилегия была выбита минздравом. И оно им очень гордилось, преподнося как заботу государства о преодолении демографического провала. Холостяки жили в отдельных бараках по пять человек в комнате. Посещение женской половины разрешалось только до одиннадцати вечера.

Егор и Толян свернули направо под кривой, написанный от руки указатель – «Передовой». Толян, с трудом удерживая равновесие – давно не катался – на неровной дороге, спросил:

– Что за передовой?

– А у них теперь всё так – «Передовой», «Стремительный», «Смелый»… Названия хуторов. ФНС придумывает названия… Чёрт бы их побрал… Кажись, приехали… Ну-ка… спешились… Тихо…

Они остановились у густой заросли дикой сирени. За ней, метрах в тридцати, располагался деревянный барак. Прямо за сиренью – небольшой сарай. От него пахло мочой и какой-то гнилью.

– Фу, ну и ароматы – тихо заметил Толян, закрывая нос пятернёй.

– Тут параша… – кивнул на сарай Егор и тоже прикрыл рукой нос…

– Сашка должен ждать у этих кустов… Если это, конечно… – Егор не договорил, огромная лапа легла ему на плечо.

– Тссэ… – Полковник приложил палец к своим губам. – Я это, здоров, Гор.

– Сашка! – Егор обрадовался, но сказал тихо: – Наконец-то!

Сослуживцы обнялись. Полковник подошёл к Толяну, стоявшему у велосипеда. Внимательно посмотрел ему в глаза. Молча кивнул, приветствуя незнакомца. Толян тоже кивнул в ответ.

– Уже совсем стемнело… – заговорил очень тихо Саша. – Это хорошо. Хождение в тёмное время по хутору запрещено… Только с моего разрешения, поэтому пройдём незаметно. На хуторе камер нет… Не пишут. Экономия энергии… Электростанция сдохла почти совсем… – он поманил беглецов рукой, и они, пробираясь сквозь заросли сирени, подошли к отдельному флигелю. Флигель был маленький, но кирпичный, с металлической крышей и флагом над козырьком двери. Стоял он в стороне от барака и совсем далеко от параши, как назвал вонючий сарай Егор.

Во флигеле было до того уютно и комфортно, что Толян даже присвистнул:

– Ни фига! Вы живёте!