– Не какая-то, а «Дом Абасси»! Названа в честьосновавшего ее мастера. Это было еще в шестнадцатом веке. Тогда зародиласьисфаханская школа миниатюры. Между прочим, знаменитая на весь мир. И четыревека без перерыва, чтобы не происходило с этой страной, здесь, в этом доме,пахло краской, и учителя отвешивали ученикам подзатыльники, передавая имсекреты мастерства. Посмотри на картины на стенах. Исфаханскую миниатюру легкоотличить от любой другой – по легкому мазку, по скупой подцветке, такой, словноэкономятся краски… Что, русский, удивлен? – Зелимханов смотрел наМазура. – А ты думал, я только убивать умею? Вы, русские, любитеизображать чеченов зверями. Причем зверями тупыми и злобными…

Мазур промолчал. В конце концов, он явился сюда не для того,чтобы втягиваться в споры о разногласиях в представлениях и о школах живописи.

– Я скажу, почему выбрал именно это место для встречи.Из-за своего деда. Ты, конечно, читал мое досье, русский. Как же иначе. Тамбыло что-нибудь о моем деде?

Зелимханов смотрел только на Мазура, словно Тимоша тут и небыло. И обращался именно к нему. Видимо, бывший полевой командир определил длясебя, кто в их паре главный, и иметь дело с подчиненным, пусть даже формальноподчиненным, не желал. Такая вот разновидность гордыни.

– Да, там было о твоем деде, – нейтральным голосомсообщил Мазур. – И весьма много.

– Это хорошо, что ты знаешь о нем.

Зелимханов, кажется, и в самом деле был польщен тем, что оего предках не забывали даже его враги.

– Мой дед заслужил, чтобы вы, русские, его помнили, разпровозгласили себя преемниками империи…

В дальнем конце мастерской открылась низкая дверь, и впомещение бесшумной тенью скользнул человек в белых брюках и рубашке, сподносом в руках.

– Я распорядился сварить нам кофе по-исфахански. –Зелимханов повел головой в сторону человека с подносом. – Мустафа варитхороший кофе. Потом расскажешь своим внукам, русский, что пил настоящийисфаханский кофе. А вот выпивки, извини, не предлагаю. Ничего не поделаешь,исламская страна, придется потерпеть.

Мустафа переставил четыре чашки и четыре стакана с водой ильдом с подноса на стол. Крохотные кофейные чашки казались взятыми из наборадетской посуды.

– Мой дед ходил сюда, он интересовался исфаханскойминиатюрой и покупал здесь некоторые работы. Он пил здесь кофе и здесь женазначал свои встречи.

Зелимханов неторопливо помешивал кофе тонкой серебрянойложкой, которая в его пальцах казалась и вовсе простой булавкой.

– На этих коврах его и убили. Убийца зашел со спины,всадил нож под лопатку и выскочил на улицу через эту дверь. Вокруг не сразупоняли, что случилось. Убийцу не поймали, его и рассмотреть толком никто несумел… Ну и как кофе?

Кофе был и впрямь своеобычен на вкус: крепкий, густой, оченьсладкий, приготовленный из чуть пережаренных зерен с добавлением каких-топряностей, в подборе которых, думается, и крылся секрет знаменитогоисфаханского напитка.

– Оригинально, – кратко ответил Мазур. –Правда, я предпочитаю обыкновенный, без добавок и без сахара.

– Дело вкуса, – усмехнулся Зелимханов. – Какговорили в одном американском фильме, одни любят убивать после обеда, а другиеперед завтраком…

Из-за стены, что отделяла улицу, пробилось кипучеемногоголосье ссоры. То ли не могли разъехаться машины, то ли опрокинули чей-толоток.

– Смотришь на меня волком, русский, – чеченецосклабился. – Убить хочешь, правильно?

– Да какая разница, чего я хочу, – пожал плечамиМазур. – Мы тут встретились по другому поводу, вовсе не из-за моихжеланий.

– Знаю, зачем мы тут. Только раз уж встретились, можнои поговорить, когда еще придется?

Зелимханов поставил на стол допитую чашку кофе и принялсяперебирать четки здоровой рукой.

– Да, я убивал ваших солдат, и ты это знаешь. Ты тожемногих спровадил из этого мира, будешь отрицать?

– Не буду.

– Ты воин, и я воин. И убивали мы тоже воинов. Такугодно было Аллаху, чтобы мы оказались друг против друга. Не нам обсуждатьзамыслы Всевышнего. Когда Аллаху было угодно, чтобы мы воевали за одну страну,так и было. И может, наши дети, вот он, Рамзан, например, станут воевать пододним флагом, одному Аллаху то ведомо…

Мазуру было что возразить. И про то, что лично он убивалтолько воинов, и про Аллаха. Скажем, напомнить собеседнику, в каких городах сего помощью были организованы теракты, сколько и кого при этом убило… Но ни кчему были эти слова, чего добьешься, кому чего докажешь? Мазур предпочелпромолчать.

– Ладно, давай о деле, – произнес Зелимханов,видя, что Мазур не особенно расположен поддерживать светские беседы. – Мнесказали, что именно тебя интересует. Ты хочешь знать, что за люди напали наяхту, и кто их послал…

– Именно так, – кивком подтвердил Мазур.

Негромко щелкали четки в пальцах чечена.

– Я навел справки и выяснил кое-что, – сказалЗелимханов после долгой паузы. – На яхту напали Тракторист и его люди. Незнаешь Тракториста?

– Впервые слышу, – честно сказал Мазур.

– Его имя – Заурбек Хадашев. Он и вправду до войныработал трактористом. А дальше как обычно. Ушел в горы, воевал, воевал хорошо,стал полевым командиром. Между прочим, был вместе с Шамилем в Буденновске.Потом держал часть Урус-Мортанского района. Во вторую войну снова ушел в горы.Когда его сильно ранило, то сперва его переправили в Грузию, там он какое-товремя лечился, а потом уже отправили в Турцию. В Турции пробыл где-то окологода. В конце две тысячи третьего оказался в Латвии, там под чужим именем сталглавой одного из центров помощи чеченским беженцам. Собрал своих людей, тех, скем воевал. Просидел в Латвии около двух лет, и меня это удивляет. Я думал, егоэкстрадируют раньше, потому что для такого места нужны какие-никакие навыкидипломатии, это тебе не леса. А что с Тракториста возьмешь! Тракторист и естьтракторист. В общем, прибалты терпели его долго, потом все же центр прикрыли иТракториста выдавили из страны вместе со всеми его людьми. И вот тут начинаетсясамое интересное. Тракторист пропал.

– В каком смысле – «пропал»? – вырвалось уСтробача.

– В прямом смысле. Исчез, растворился в воздухе. И, чтохарактерно, со всеми своими людьми. Ни следочка, ни малейшего.