в сборе и ждала, когда она приехала, — некоторых она узнала, других видела в первый раз, — но Элвис умыкнул ее в комнату бабушки, где у них состоялось краткое, но счастливое воссоединение. Как обстояли дела после ее отъезда? — спросила она бабушку, когда Элвис оставил их наедине. Бабушка тряхнула головой. Она беспокоится за Элвиса, сказала она. Ей кажется, что он все еще расстроен из — за женитьбы своего отца. «Он больше не проводит много времени в Грейс ленде, и его папа беспокоится… Не знаю, смирится ли он когда — нибудь [с браком отца]».

В тот вечер она была так взвинчена, что Элвис дал ей для успокоения две большие красные таблетки. Она не просыпалась двое суток, а когда проснулась, обнаружила, что все были до смерти перепуганы; Вернон и бабушка хотели сразу же вызвать врачей, поведал ей Элвис, но он запретил им это делать. Ее же больше беспокоило то, что она потеряла эти два дня.

Весь визит был сплошным расстройством — не столько из — за его краткости, сколько из — за намека на домашнее счастье, которое он обещал, но не мог дать. Конечно, она проводила на Хермитидж не больше времени, чем у Баррисов, и они старались втиснуть как можно больше в эти две недели, которые у них были, когда он знакомил ее, казалось, со всеми, с кем был знаком сам, возил ее кататься на роликовых коньках в «Рейнбоу», устраивал ночные просмотры в кинотетатре «Мемфиэн» и с гордостью показывал ей свой родной город. Он подарил ей карликового пуделя, которого она мгновенно окрестила Хани, они устроили рождественскую вечеринку для всей компании, а затем они праздновали канун Нового года на вечеринке, специально устроенной для друзей, родственников и президентов фан — клубов в клубе «Манхэттан» на Белвью, на которой она, к своему смущению, напилась, и ее раньше времени пришлось отвезти в Грейс ленд. Позже, когда Элвис вернулся домой, сам находясь в подпитии, они очень близко подошли к тому, чтобы стать по — настоящему любовниками, пока он вновь не обрел свой сводящий с ума самоконтроль и не остановился в последнюю минуту, говоря: «Нет, нет, так не пойдет».

Все завершилось едва ли не раньше, чем началось. В конце ее визита он пытался заставить ее остаться, пылко убеждая ее, говоря, что не сможет жить без нее. Он даже уговорил ее позвонить своему отцу, хотя она и возражала, а затем пошел на то, что стал сам умолять капитана Болье дать им еще несколько дней. Ее отец был непреклонен, что она и ожидала, и Элвис пришел в ярость, вызвал к себе собственного отца и обругал капитана Болье в присутствии его дочери. Откуда вылез этот капитанишка со своим «гонором и понятием о договоренностях»?

«— Ну — ну, не надо так, сьн, — сказал ему, по словам Присциллы, Вернон. — Ты несправедлив. Он, вероятно, просто волнуется о том, чтобы она вовремя была дома к школе.

— Школа, да какое мне дело до школы? — разъярился Элвис, игнорируя попытки Вернона успокоить его. — Помести ее в школу здесь, вот и все. Ей не нужна школа. Да чему они учат в школах в наши дни?

— Ну — ну, сын, она должна вернуться назад. Тут нет другого выхода…»

Постепенно он успокоился, и Присцилла вернулась к своим родителям, как и было договорено, однако она дала им ясно понять, что вернулась она другим человеком: теперь она совершенно взрослый человек и больше не позволит обращаться с собой как с ребенком. Теперь все было не так, как раньше, когда она терзалась вопросом иногда неделями, а позвонит ли ей Элвис вообще; теперь они практически каждый вечер часами разговаривали по телефону, и в мыслях у Элвиса было только одно — как вернуть ее назад. Ключевым моментом его плана, как поведал он ей, является неожиданность: она на все должна наводить глянец, быть хорошей девочкой, получать хорошие отметки в школе, и тогда они доведут до сведения ее родителей, что она хочет вернуться к нему и завершить свой последний учебный год в Мемфисе.

Она не смогла выполнить даже первую часть плана. «С того самого момента, как я сошла с самолета, я стала вести себя с вызовом», и вопреки совету Элвису она продолжала сохранять позу объявившей забастовку дочери. В конечном итоге она поставила своих родителей перед немыслимым выбором: или они отпускают ее, или увидят, как в водовороте окажутся и пятеро других их детей. Через неохотное посредничество ее матери Элвису наконец было позволено обратиться к ее отцу по этому вопросу. Он пустил в ход все свое очарование и заверил капитана Болье, что, если тот разрешит вернуться своей дочери в Мемфис, мистер и миссис Пресли обеспечат ей хороший дом, она получит хорошее католическое образование, а он позаботится о том, чтобы она завершила полный курс обучения. «Он сказал, что я всегда буду под присмотром, что он всячески будет заботиться обо мне. Он заявил, что его намерения чисты, и поклялся, что любит меня, нуждается во мне и уважает меня. Честно говоря, он не может жить без меня, сказал он, давая понять, что однажды женится на мне».

В конце концов ее родители капитулировали. Было решено, что в начале марта она со своим отцом прилетит в Лос — Анджелес, где Элвис уже работал над своим новым фильмом. Здесь Элвис и капитан Болье будут иметь возможность поговорить друг с другом как мужчина с мужчиной, и ее отец сможет получить откровенные ответы на кое — какие вопросы; после этого она со своим папой поедут в Мемфис, где он позаботится о том, чтобы ее устроили у Вернона и Ди Пресли и по всем правилам зачислили в новую школу, прежде чем самому вернуться в Германию.

Был разгар съемок «Fun in Acapulco» («Развлечения в Акапулько»), когда она приехала. Его увлек чужестранный колорит фильма, когда он впервые взял в руки сценарий, и он стал практиковаться в испанском для саундтрека, взяв за привычку носить по дому испанский плащ — накидку для подготовки к сцене с боем быков. В самом начале велись разговоры о натурных съемках в Мексике, однако Полковник положил им конец, сказав, что безопасность прежде всего, а по его ощущениям, «там очень неспокойно».

Элвис урвал немного времени от работы над фильмом, чтобы показать достопримечательности Присцилле и капитану Болье. Каждый день он заезжал за ними в «Роллс — Ройсе» или своем обновленном золотом «Кадиллаке» и с энтузиазмом