Дима ошарашенно вращал глазами. Представшая ему картина была непоправима. Метрах в трех от места, где происходила драка, стоял мальчик. Он был в слезах и дрожал всем телом. В руках ребенок сжимал пистолет. В момент появления мальчика Волков ослабил хватку. И женщина успела вырваться и отпрыгнуть довольно далеко. Сейчас она широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела на ребенка, потом оба они перевели глаза вниз. Павел Волков упал рядом со стулом, на котором только что сидел. Его правый глаз залило кровью.

— Котик, что ты наделал? — прошептала Соня.

— Он мог тебя убить, — ответил мальчик. — Пойдем, мама. Нам нужно срочно отсюда уйти.

Дима не мог поверить своим глазам. Выстрел прозвучал в тот же момент, когда он сам собирался нажать на курок. Мальчишка опередил его на какое-то мгновение. Вернее, это Дима замешкался, когда услышал детский вопль. Судя по всему, Волков мертв. Дима в секунду перескочил через забор и помчался по переулку, зная, что следом за ним сейчас спешат и другие беглецы. Он бежал, не чувствуя ног, до того места, откуда увидел Соню, карабкающуюся по тропинке, и решил переждать, пока мальчик и женщина уйдут. Сел прямо на землю и заплакал. Его враг мертв. Человек, из-за которого умер его отец, из-за которого он, Дима, до конца дней будет мучиться чувством вины перед отцовой памятью, больше не существует. Но никакой радости, никакого торжества Дима не испытывал. Это сделал не он. Маленький мальчик вырвал у него из рук победу, которая была так близка и осязаема. И Дима так никогда и не узнает, почему не он убил Павла Волкова: потому что мальчик оказался первым или потому, что он сам не смог. И никогда у него не будет ответа на вопрос: а если бы женщина пришла одна, если бы мальчик не следил за ней, был бы Волков сейчас жив или нет?

Просидев так некоторое время, Дима побрел по направлению к своему дому. Был замечательный теплый вечер, народу на улицах было мало. Сезон дач и отпусков в самом разгаре. Он шел по улицам и заглядывал в лица людей, словно пытаясь прочитать в них что-то, останавливался перед жилыми домами и, поднявшись на цыпочки, заглядывал в окна первых этажей.

Везде и всюду текла какая-то жизнь. Вот молоденькая парочка ссорится прямо на улице, страсти выплескиваются через край. Чем-то эта юная хорошенькая девушка обидела своего парня, из обрывков ссоры Дима понял, что тут имеет место ревность. Звуки ссоры привлекли женщину, которая высунулась из окна, оторвавшись от своих кулинарных хлопот — из ее окна на всю улицу пахло жареными баклажанами. А вот мама с подростком несут в круглосуточную ветклинику замотанного в одеяло рыжего котика с довольно-таки бандитским выражением на морде. Двое армян шумно выясняют отношения у припаркованного черного «Ягуара». Жизнь течет. Из остановившейся на светофоре машины доносится песня группы «Умы Турман», паренек лет двадцати отбивает ритм свесившейся из окна рукой. Жизнь течет. У каждого своя. У каждого разная. И только он, Дима, замер посреди своего белого поля с холодными ветрами. Надо жить дальше. Он, конечно, не сможет забыть то, что случилось, да и не имеет права это забывать. Но жить надо. Отомстить за отца у него не получилось. Но это не тупик. Сейчас он пойдет к маме, поужинает и начнет разбирать отцовский архив. В нем ориентировался только папа, Диме разобраться будет сложно, но он же не дурак, справится.

— Вы тут главный? — Мальчик прошел мимо оперативников и уверенно двинулся к столу, за которым сидел следователь. — Как вас зовут?

— Меня зовут Сергей Алексеевич, — ответил Поповкин. — А ты, наверное, Костя?

— Да, я Костя, — ответил мальчик и положил на стол небольшой сверток. — Вот возьмите, здесь пистолет. Я прятал его на чердаке в соседнем доме. А вот это флешка. Здесь записано все, вы все послушаете и поймете.

— Котик, не надо! — взмолилась Соня, обращаясь к мальчику, но следователь оборвал ее предупреждающим жестом.

— Что здесь записано, Костя? — спросил он ребенка.

— Дашка сказала, что вы хотите арестовать маму, но это неправильно. Здесь все с самого начала, как все было, — объяснял мальчик. — Я тогда пошел за мамой, я не мог отпустить ее одну, я боялся.

— А как ты узнал, что мама идет к твоему отцу? — серьезно спросил Сергей Алексеевич.

— Я слышал, как она говорила по телефону, — пояснял Котик. — Тетя Гаянэ ее отговаривала идти одной к папе, но мама почему-то так захотела. Но я не хотел, чтобы она шла туда. И поэтому пошел за ней следом.

— А где ты взял пистолет?

— Это папин пистолет. Когда папа пьяный был, мы у него из штанов вытащили. Он не заметил, наверное, подумал, что потерял. Он последнее время очень тяжелый был, мы все его боялись.

Оперативники, застывшие на месте, переглянулись, зашевелились.

— Я записал все на телефон, — продолжал Котик. — Я стоял за аркой, подслушивал и все записывал. Мало ли что. Один раз он уже ударил маму. И Дашку тоже, а я не смог их защитить. Он все время маме угрожал, я думал, что в случае чего запись пригодится. А когда он бросился на маму, телефон выпал. Понимаете, я испугался, что опять… Ну в общем, не смогу никого защитить. Я выскочил и выстрелил, но я не знал, что попаду в него, я не целился, я это и не умею. Я очень испугался, думал, что он и правда убьет маму. Он когда говорил таким голосом, становился очень страшным. Вот так все получилось.

Сергей Алексеевич нахмурился, кажется, он начал что-то понимать.

— Костя, сколько тебе лет? — серьезно спросил следователь.

— Четырнадцать, — ответил мальчик, — я уже большой. Я просто худенький, потому что болел, и мне многие дают меньше. Но мне четырнадцать.

— Тебе уже исполнилось? Когда? — Сергей Алексеевич задал вопрос с таким напряжением в голосе, что все вокруг замерли, и в застывшей тишине стали слышны кухонные часы.

— Мне через две недели исполнится, — уточнил Котик. — Но какое это имеет значение?

— Это, мальчик, имеет огромное значение, — с явным облегчением выдохнул Сергей Алексеевич.

— Вот, возьми телефон, — сказала Соня, протягивая Антону листок бумаги. — Лиля говорит, что это лучший специалист, он посмотрит Константина Александровича.

— Да, спасибо, я ему позвоню, — кивнул Антон. — Сейчас папа уже чуть-чуть отошел. Но в больницу он не пойдет, упрямится.

— Пусть этот врач посмотрит, может, ему и не нужна больница, — предположила Соня. — Только он сам может понять, что ему лучше. Римма Матвеевна не в себе, ему сейчас и дома тяжело.

— Ну да, мамино состояние не лучшее, — подтвердил Антон. — Ее совсем переклинило, она во всем винит тебя. Говорит, что ты специально подставляешь мальчика, которому нет четырнадцати лет.

— Ты же знаешь, что это не так, — покачала головой Соня. — Ты же знаешь, я собиралась взять вину на себя, не хотела, чтобы Котик остался без родных: без деда с бабкой, без дяди.

— У меня к тебе есть один вопрос, ответишь?

— Постараюсь, — пожала плечами Соня.

— Ты считаешь, что Павел действительно мог тебя убить? — глядя прямо в глаза Соне, спросил Антон.