Я вытерла рот в туалете «Трех сестер» и уставилась в зеркало. Оттуда на меня смотрела женщина с мамиными темными волосами, с ее светло-голубыми глазами. Физическое сходство с мамой было поразительным. Что еще мы от нее унаследовали? Я подумала о Лани, как она швыряет кувшин, дикий, затуманенный взгляд… Неужели внутри нас таится нечто зловещее?

* * *

Ночью меня выдернуло из сна жужжание телефона. На электронных часах светились цифры 2:32. Калеб недовольно что-то промычал во сне. В ресторане я умылась, прополоскала рот и заверила родных, что со мной все в порядке, — хотя воспоминание теперь настойчиво пульсировало в голове. Вернувшись домой, мы сразу легли.

— Алло? — шепнула я в телефон.

— Джози? — Голос Лани звучал глухо и словно издалека. — Ты спишь?

Я уже позабыла, какой беззащитной бывала моя сестра в предрассветные часы. В два часа ночи происходило волшебство: через пропасть между нашими кроватями Лани начинала шептать, как она тоскует по папе и маме, по нашей близости, по прежней жизни. Поначалу эти признания дарили мне надежду; я думала, что ко мне возвращается та Лани, которую я когда-то знала и любила. Однако потом, как всегда, наступало утро, и она вновь вооружалась черной одеждой, черной подводкой для глаз и дурным характером.

— Лани? Что такое?

— «Сначала перлы». Тебе это о чем-нибудь говорит?

Бессмысленная фраза, произнесенная чуть заплетающимся языком, воскресила в памяти прошлые телефонные звонки Лани — нетрезвой Лани.

— Ты пила?

— Мне не спится. В голове засела эта фраза, а я не могу вспомнить, откуда она взялась. «Сначала перлы». Фраза как-то связана с мамой, но когда и где она такое говорила?

— Если говорила вообще.

— Точно. Если говорила вообще. — Лани удрученно вздохнула. — Мне все кажется, что разгадка рядом. Но только я хочу ее ухватить, как она тает. Просто ужас, мои воспоминания о маме стали такими дырявыми…

Я спросила, чувствуя как бешено колотится сердце:

— А остальные воспоминания? Они тоже дырявые?

— В смысле?

Кажется, она искренне озадачилась.

— Во всем ли ты уверена? Все ли помнишь точно?

Сестра хранила молчание.

— Лани?

— Помнишь контрольную по английскому, которую нам устроила мама? — отозвалась она. — Там нужно было составить схему предложений. И ты списала.

— Хм… Нет, Лани. Я никогда не списывала.

— По-другому никак. В английском я лучше тебя, но ты получила максимальную оценку. Можешь объяснить?

— Ну ладно, ладно. Я списала контрольную по английскому, которую мама дала нам пятнадцать лет назад. Это был единственный раз, и я страшно переживала. И что?

— А то, что тогда я приняла твои слова на веру. Я догадывалась о списывании, однако ты утверждала обратное, и я не опровергала. Когда мама тебя обвинила, я встала на твою защиту.

— При чем тут…

— О любимых людях нужно заботиться, — прошипела Лани. — Иначе их можно потерять.

— Что ты имеешь?.. — начала я, но она уже отключилась.

Я сразу перезвонила — и услышала автоответчик. В груди нарастал ужас. Я уже решила набрать номер Адама, но затем напомнила себе, что провокации и недоговорки всегда были для Лани смыслом существования. Просто я разучилась правильно на них реагировать.

Ветка обсуждения на www.reddit.com/r/reconsideredpodcast, опубликовано 29 сентября 2015

Мы с Калебом купили билеты на рейс в половину девятого вечера из аэропорта О’Хара и запланировали выехать из Элм-Парка около четырех. Так мы все успевали: доехать до Чикаго, вернуть арендованный автомобиль и пройти проверку службы безопасности. К трем тридцати сумки были собраны, Эллен нагрузила меня модными журналами (услужливо отметив странички с прическами, которые она для меня подобрала), а я пообещала тете вернуться вместе с Калебом на Рождество. Вот только с Лани я не смогла связаться. Я звонила ей весь день, она не отвечала, и моя тревога росла. Ночной звонок сестры казался предзнаменованием. «Произошло что-то плохое».

Когда я упомянула Лани в десятый раз за десять минут, Калеб вручил мне ключи от автомобиля со словами:

— Съезди к ней.

— Спасибо. — Я поцеловала его в щеку. — Хорошая мысль. Так даже лучше, попрощаюсь лично.

Я открыла входную дверь, думая лишь о сестре, и едва не сбила с ног ее дочь, которая тянулась к звонку.

— Энн! — удивилась я. — Ты что здесь делаешь?

— Меня прислала мама, — с лучезарной улыбкой ответила девочка.

В животе заурчало от беспокойства, я оглядела улицу в поисках Лани.

— А где она сама?

Энн, унаследовавшая материнский талант уходить от вопросов, вручила мне запечатанный конверт.

— Мама просила тебе передать.

На конверте, заклеенном полоской неровно оторванного скотча, стояло мое имя, нацарапанное толстым карандашным грифелем. Пока я вскрывала конверт, в ушах тревожно звенело, руки дрожали. Внутри лежал тетрадный лист, испещренный следами от кофейных чашек. Слова, написанные зелеными чернилами, и до боли знакомый почерк.