– И ему не нужно. Слаб человек. – Богослов поднялпалец, давая понять, что уж кто-кто, а он людскую природу знает. –Сказано: не вводи во искушение. Лучше попросите у начальника путевую книгу ипосмотрите, кто в нашем купе за последний месяц ездил. Пускай вам списочексделают. А опросом этих лиц займётся полиция.

– Хорошо. Так и с-сделаю, – вздохнул Фандорин.

– Истинно благородно, по-христиански поступите. Не точто наш драгоценный отец проректор, который, представьте себе, вызывает меня иговорит, – вернулся к своему тягучему повествованию приват-доцент.

Игра «футбол», о которой Фандорин столько слышал от знакомыхбританцев, оказалась ужасной дрянью. Не спорт, а какая-то классовая борьба:толпа людей в красных джерси кидается на толпу людей в белых джерси, и было биз-за чего, а то из-за надутого куска свиной кожи. Настоящее спортивное состязание,будь то бокс, лаун-теннис или велосипедная гонка, является преемникомрыцарского турнира. В футболе же двое или трое запросто нападали на одного.Какая уж тут рыцарственность! И зрители соответствующие. Орут, жестикулируют,вскакивают на скамейки. Будто не англичане, а какие-то папуасы.

Оставшись в глубоком убеждении, что у этой забавы нетбудущего, Эраст Петрович ушёл со стадиона, так и не выяснив, попадёт ли местнаякоманда в какую-то Западную Лигу, кого бы сия последняя ни объединяла.

На самом деле беглого московского чиновника расстроило несостязание, а чувство абсолютного, глухого одиночества, охватившее его средиэтого многолюдного скопища.

Разумеется, он привык существовать сам по себе, но тутсошлось одно к одному: чужая страна, незнакомый город, крах всего прежнегожизнеустройства, полная неясность будущего, да ещё унизительное безденежье –состояние, от которого Фандорин давным-давно отвык.

Власти грубить не надо, вот что. Особенно если живёшь вРоссии. Ещё два месяца назад был влиятельной персоной, без пяти минутмосковским обер-полицеймейстером, а теперь не поймёшь кто. В тридцать пять летизволь начинать все заново.

Что новую жизнь следует начинать в Новом Свете,подразумевалось как-то само собой. Где ж ещё? Но сначала до Америки нужно былодобраться.

Пока что опальный статский советник торчал в Бристоле,откуда в Нью-Йорк ходили корабли пароходной компании «Сити-лайн», и уже третьюнеделю дожидался своего слугу-японца.

Из Первопрестольной пришлось уносить ноги в один день, недожидаясь ответа на прошение об отставке. Жалования и наградных более не будет,капиталов на службе Эраст Петрович не нажил, из имущества же владел лишьнебольшим домом на Малой Никитской – его-то и должен был продать Маса. Денегхватит на пару лет, а за это время можно выучиться новой профессии. Например,инженерной.

Другой, более простой путь к финансовой независимости лежалчерез Висбаден или Монте-Карло. Фандорину с его феноменальной везучестью клюбым games of chance[6], вероятно, хватило бы одного дня урулеточного стола, чтобы навсегда избавиться от забот о хлебе насущном. Мешалочувство, что это будет нечестно. К своему непонятному дару Эраст Петровичпривык относиться с некоторой стыдливостью, без крайней необходимости старалсяего не использовать и уж во всяком случае не имел намерения поступать к Фортунев альфонсы.

Ну а коли так, приходилось ездить на конке, курить пополсигары в день и жить не в «Ройял-отеле», а снимать комнату с завтраком ичаем за фунт, два шиллинга и шесть пенсов в неделю.

Район, правда, был очень приличный – собственно, лучший вгороде. Расположенный на холме, он весь состоял из особняков, в архитектурномсмысле пресноватых, но зато окружённых чудесными садами. Через неделю бывшегостатского советника уже тошнило от прогулок по ухоженным паркам и от лицезренияединственной туземной достопримечательности – стосаженного подвесного мостачерез реку Эйвон.

Было начало апреля. На деревьях поблёскивали новорождённыелисточки, газоны сияли невыносимо зелёной травой, а Эраст Петрович расхаживалсреди этого великолепия с совершенно ноябрьским выражением лица.

Единственной отдушиной для изгнанника были ежевечерниечаепития с квартирной хозяйкой мисс Палмер.

А ведь при первом знакомстве она показалась ему совершенновыжившей из ума.

Дверь открыла сухонькая, фарфоровая старушенция. Услышав,что посетитель явился по объявлению в «Вестерн дейли пресс», поправила очочки,поглядела на высокого брюнета бледно-голубыми глазками и осторожно спросила:

– Играете ли вы, сэр, на губной гармошке?

Фандорин, уже привыкший к английским чудачествам, покачалголовой. Тогда пожилая леди задала второй вопрос:

– Но вы, должно быть, участвовали в обороне Хартума?

Откашлявшись, чтобы подавить раздражение (всё-таки дама),Эраст Петрович сдержанно заметил:

– Если вы сдаёте комнату только защитникам Х-Хартума,играющим на губной гармошке, следовало бы указать это в объявлении.

Он так и знал, что визит закончится впустую. Фандорину ужедважды отказывали, узнав, что он иностранец, а те дома были попроще этого – ссобственным парком и гербом на кованых воротах: массивный медведь под графскойкоронеткой. Нечего было и карабкаться в этот аристократический Клифтон.

– Добро пожаловать, сэр, – сказала старушка,пропуская его в прихожую. – Вы, я полагаю, из России? Я сразу должна былапонять. Офицер или военный чиновник?

До сего момента Эраст Петрович пребывал в уверенности, чтоизъясняется на английском без акцента, и расстроился.

– Вы это поняли по произношению?

– Нет, сэр. По выражению лица и осанке. Видите ли, ябыла сестрой милосердия под Севастополем и видела немало вашихсоотечественников. Один пленный капитан даже был ко мне неравнодушен. Этонесомненно объяснялось тем, что рядом не было других женщин, – скромнодобавила она. – В любом случае, его ухаживания не имели последствий.

Увядшие щёчки квартирной хозяйки слегка порозовели отвоспоминания, и, благодаря безымянному капитану, который сорок лет назадпофлиртовал с англичанкой, Фандорин наконец обрёл кров.

– Я занимаю в особняке лорда Беркли только этотмаленький флигель, здесь даже нет кладовки. Но ведь у вас багажа мало? –вновь угадала старушка.