Но этого не случилось. Из Фонтенбло прибыли курьеры с еще более скверными новостями. Жозеф и его брат Жером попытались вызволить Марию Луизу из ее временного убежища с помощью основных сил, но другие советники предлагали прямо противоположные прожекты, и она отказалась уезжать дальше в провинцию. Секретарь Меневаль, опасаясь за сохранность знаменитого бриллианта регентши, который был закреплен на рукоятке меча, переломил меч и спрятал рукоять с бриллиантом в рабочей сумке императрицы.

После нескольких дней затишья вновь стали появляться рыскающие группы казаков. Бледная, уставшая и во всем сомневающаяся Мария Луиза вообразила, что эти косматые наездники захватят ее в плен. Поэтому она согласилась с планом возвращения в Рамбуйе, с тем чтобы отдаться на милость отца. Даже этот замысел был осуществлен лишь наполовину. Сановные беженцы, прихватив с собой все императорское столовое серебро, целое состояние в виде бриллиантов и двенадцать миллионов франков, направились в Орлеан, где и торчали в ожидании после водоворота слухов надежных новостей.

Уже находясь в Блуа, императрица получила более или менее официальную информацию об отречении ее мужа.

Ей сообщили также о его неуклюжей попытке самоубийства, когда он принял не смертельную дозу яда. Это потрясающее сообщение разведки встревожило ее, но ни в коей мере не подавило. В действительности подавить Марию Луизу было просто немыслимо. Говорят, что посланец сообщил ей эту новость, когда она лежала еще в постели, а ее «голые ноги торчали из-под одеяла». Вместо того чтобы оплакивать падение своего мужа и материальный крах империи, она, согласно летописцу, застенчиво перехватила направление взгляда посыльного и заметила: «Ага! Я вижу, что вы смотрите на мои хорошенькие ножки!»

Вот такую женщину выбрал себе в качестве наперсницы победитель под Аустерлицем. Даже Жозефина вряд ли смогла бы хранить такое спокойствие при столь чрезвычайных обстоятельствах.

Комиссар нового парижского правительства прибыл в Орлеан с несколько более зловещей целью, нежели просто для передачи последних новостей из столицы. Он заявил, что его направили, чтобы собрать все наполеоновские деньги и драгоценности, которые считаются теперь государственной собственностью!

Богачи хмуро сдали то, что у них имелось в наличии, и мошенник с полномочиями уехал со своей добычей. Не нашлось никого, кто оспорил бы юридические аспекты такого требования, а этот проходимец, похоже, знал свое дело, поскольку он не только опорожнил рабочую сумку императрицы и обнаружил там бриллиант, но и забрал все императорское столовое серебро, оставив императрице только чашку для питья!

Мария Луиза, которую сбивали с толку предвзятые и противоречивые указания адвокатов, начала ставить под сомнение свое детское доверие к папочке. «Как это мой отец допускает такое? — причитала она. — Когда я выходила замуж, он обещал добросовестно отстаивать мои права!»

Франц, даже если бы и был склонен к этому, не смог бы в тот момент защитить чьи бы то ни было права. Он слишком поздно присоединился к союзникам, и русский царь, который гнал Наполеона от самой Москвы, рассматривал его как самого младшего партнера в этой игре.

Если бы это зависело только от него, то неизлечимый романтик русский царь, вероятно, утвердил бы Марию Луизу в качестве регента на период несовершеннолетия ее сына. «Я не знаю этих Бурбонов», — заметил он, когда законники настаивали на притязаниях по восстановлению ее прав. Но Бурбоны не замешкались и поспешили представиться победителю. Слабая надежда на сохранение наследства короля Рима была потеряна.

Потом царю пришла в голову сумасбродная идея вместо Наполеона сделать королем Бернадота, французского маршала-предателя, наследственного принца Швеции и архиприспособленца Европы. Если бы Александр поступил так, маленькая Дезире в конце концов получила бы корону, которую она случайно прозевала в 1796 году, когда, как говорят, ее отец, производитель мыла, заметил: «Нашей семье довольно и одного Бонапарта!»

Однако такая идея была абсолютно неприемлема для французских солдат. Некоторые из них могли бы скандировать как ни в чем не бывало «Да здравствует король!» вместо «Да здравствует император!», а многие гражданские лица уже щеголяли белой кокардой Бурбонов, но как солдаты, так и гражданские лица не допускали и мысли о том, чтобы посадить на трон человека, который повел шведскую армию против своих соотечественников и прискакал в Париж в обществе русских казаков и прусских гусаров.

К середине апреля обстановка прояснилась.

Наполеон писал своей жене в более оптимистическом тоне, объясняя, что его высылают на остров Эльба и что он должен немедленно покинуть Фонтенбло и отправиться на Средиземное море. Он писал ей в нежных выражениях. «Целую маленького короля», — была последняя его фраза.

Мария Луиза сочла эти новости исчерпывающими и тут же уехала из Орлеана в Рамбуйе, где ее информировали, что она становится герцогиней Пармской и что ее сын унаследует герцогство после ее смерти.

В Фонтенбло Наполеон сам отказался от встречи с женой и сыном до тех пор, пока не устроится в своем островном королевстве, и 30 апреля отправился в продолжительную поездку.

Она оказалась самой ужасной за всю его жизнь.

По мере того как он удалялся на юг, возгласы «Да здравствует император!» становились все менее громкими, а когда он въехал в Прованс, здесь его уже встречали презрительными насмешками и неистовыми криками.

Он всегда ненавидел толпу, и эти сцены вывели его из себя, тем более что он переоделся в форму австрийского офицера и ехал впереди экипажа. Он даже услышал любопытный отзыв о себе некоей служанки с постоялого двора, которая называла его чудовищем и тираном.

Его поездка длилась целую неделю, в течение которой он получил полную возможность определить подлинную цену шумных приветствий публики.

В одном городе он увидел, как стреляют в его изображение и сжигают его чучело. В Валенсе, где развивался его первый роман, Бонапарта встретил и стал поносить его старый соратник по оружию — маршал Ожеро. Маршал последовал примеру практически всех прочих господ и дам, которые были обязаны своими титулами и состоянием этому бледному, замкнутому проезжему.

Победители к тому времени договорились между собой, как следует поступить с императрицей и наследником.

Во-первых, они единогласно решили, что нельзя допустить их соединения с павшим императором. Затем им представлялось необходимым для мира в Европе, чтобы молодого Наполеона содержали отдельно от матери, полностью изолировав от любого француза, который сохранил неуместную, как им казалось, лояльность к его отцу.

В соответствии с этими решениями Марию Луизу убедили выехать в Вену, и вместе с сыном она отправилась туда через Дрезден, где их встретила мачеха Марии. Мачеха не могла нарадоваться тому, что ненавистного ей человека свергли с