Таня возмутилась:

– Надо же хоть с кем-то разговаривать! Этот Толстой илиЧарлз Диккенс впился в Мэри Стюарт, как клещ, ты обсуждаешь с чикагскимиэскулапами всякие гадости, от которых меня тошнит, вот я и оказалась в обществеРоя Роджерса, а у него неуд по ораторскому искусству.

– Лучше пусть молчит. Представляешь, что было бы, еслибы он в тебя вцепился? Или оказался бы психом – поклонником и засыпал дурацкимивопросами?

– Наверное, ты права, – согласилась Таня. – Но скука-токакая!

Раздался гонг, созывающий гостей на ленч. Троица потянуласьк двери, но тут зазвонил телефон.

Женщины переглянулись. Брать трубку не хотелось ни одной.Зоя не выдержала первой. Вдруг это Сэм с дурным известием о ком-то из пациентовили, того хуже, о Джейд?

Оказалось, что звонит Джин, Танина секретарша. Речь шла оконтрактах. По требованию юриста она высылает ей для ознакомления условияконцертного турне; Беннет хотел поговорить с ней, как только она прочтетконтракты. Слушая Джин, Таня занервничала:

– Ладно, взгляну, когда их доставят.

– Беннет просит сразу же вернуть ему их обратно.

– Ладно, ладно, я все поняла! Какие еще срочныеновости? – Уволенный служащий письменно отказался предъявлять иск, что былоредкой хорошей вестью. «Вог» и «Харперс базар» хотели изобразить ее наразворотах. Один из киношных журналов готовит неприятную статейку. – Спасибо заинформацию, – прошипела Таня.

Лучше бы этого звонка не было! Здесь, в безмятежномВайоминге, он напомнил ей о существовании большого, суетного мира. Она соблегчением повесила трубку и догнала подруг.

– Все в порядке? – обеспокоенно поинтересовалась МэриСтюарт. Таня снова выглядела расстроенной, что, в свою очередь, передалось ееподругам.

– Более или менее. В кои-то веки истец отказывается отиска, зато подлый журнальчик готовит новый грязный материал. Надеюсь, ничегострашного – старые сплетни.

Она храбрилась, хотя каждая очередная пощечина приводила комертвению кусочка ее души. А душа уже превратилась в черствое обгрызенноепеченье. Настанет день, когда они сожрут ее всю, до последней крошки. Что ж, имна это наплевать.

– Не обращай внимания, – посоветовала Зоя. – Не читайвсякую гадость, и дело с концом.

Когда Зоя открыла клинику, про нее тоже писали мерзости, ноэто все-таки не одно и то же. То, что пишут про Таню, слишком личное, причиняетслишком сильную боль. Это грязь, скребущая по сердцу, как наждак.

– Забудь, – мягко сказала Мэри Стюарт.

Она и Зоя обняли Таню за талию и повели в ресторан, пытаясьотвлечь беззаботным щебетанием. Им и невдомек, какое сильное впечатлениепроизводят они на окружающих своей красотой и грацией.

Со своего порога за Мэри Стюарт незаметно наблюдал ХартлиБоумен.

Послеобеденная верховая прогулка получилась такой жеприятной, как утренняя, и в том же составе. На все время пребывания к ним былиприписаны постоянные лошади и ковбой. Лиз, ответственная за загон,осведомилась, довольны ли гости лошадьми и сопровождающими, и не услышалажалоб.

Зоя продолжила беседу с врачами; Таня старалась не слушатьих разговор про трансплантации, который немногим лучше их утренней темы –оторванных конечностей. Мэри Стюарт тоже лучше оставить в покое, пусть вволюнаговорится с Хартли Боуменом о какой-то книжке. Самой Тане ничего неоставалось, кроме как снова присоединиться к ковбою. Опять они проехалинесколько миль в гробовом молчании. В конце концов чаша Таниного терпенияоказалась переполненной, и она стала рассматривать своего спутника в упор. Этоне произвело на него ни малейшего впечатления: казалось, он не имеет никакогопонятия, кто едет рядом с ним. Настолько не обращал на нее внимания, что рядомони ехали только благодаря ее усилиям.

– Вас что-то во мне не устраивает? – спросила онанаконец, окончательно выйдя из себя. Поездка уже не доставляла ей удовольствия,а сам ковбой не нравился с самого начала.

– Нет, мэм, нисколько, – ответил он невозмутимо. Онабоялась, что сопровождающий снова надолго умолкнет, и была готова пнуть егоноском сапога. Ей еще не приходилось встречать настолько неразговорчивых людей,и это сильно действовало ей на нервы. Она привыкла, что к ней обращаются, нанее смотрят. Реакция Гордона – для нее неприятный сюрприз. Впрочем, у негонаготове оказался еще один, который он преподнес ей через полмили. Онаразмышляла, стоит ли еще раз попытаться вывести его из ступора, как вдругуслыхала:

– А вы хорошая наездница!

Таня не сразу поверила своим ушам. Неужели ковбой к нейобратился? Он исподтишка взглянул на нее и поспешно отвел взгляд. Можноподумать, она источает какое-то ослепительное сияние, что, видимо, и являлосьпричиной его неразговорчивости. Но где уж ей догадаться!

– Спасибо. Вообще-то я не люблю лошадей. – А такжелюдей, которые с ней не разговаривают, а главное – его самого.

– Я читал вашу анкету, мэм. Почему не любите?Приходилось падать?

Она заподозрила, что такой длинной тирады он не произносилуже с год. Что ж, когда-то надо начинать тренироваться. Ей попался любительтишины. Или Хартли прав и бедняга просто робеет, побаиваясь городских? Раз так,ему надо бы податься в сапожники, а не сопровождать гостей пансионата-ранчо.

– Нет, Бог миловал. Просто лошади, по-моему, глупы. Вдетстве я много ездила, но не любила это занятие.

– А я вырос в седле, – пробубнил он. – Только и делал,что ловил арканом бычков. Мой отец работал на ранчо, я ему помогал.

Он умолчал, что отец погиб, когда ему было всего десять лет,и ему пришлось содержать четырех сестер, пока все они не повыходили замуж. Унего осталась мать, а еще есть сын в Монтане, которого Гордон время от временинавещает. Что бы о нем ни думала Таня, Гордон Уошбоу – человек славный и далеконе глупый.

– Люди, приезжающие сюда, по большей части утверждают,что умеют ездить верхом, и сами в это верят. На самом деле они просто опасны.Ничего не соображают! Уже к исходу первого дня валятся с седла. Вы – другоедело, мэм. – Она заслуживала и более восторженной похвалы. Он робко взглянул нанее. – Никогда еще не сопровождал таких знаменитостей, оттого и теряюсь.

Его откровенность произвела на нее впечатление. Онавспомнила, как за обедом жаловалась на него подругам, и пристыдила себя.

– Чего же тут теряться?

Ей стало забавно. Редко приходится смотреть на себя чужимиглазами. Таня до сих пор не понимала, чем приводит людей в восхищение, и темболее не могла взять в толк, что кто-то испытывает в ее присутствии страх.

– Вдруг ляпну не то? А вы рассердитесь.

Она рассмеялась. Они выехали на опушку. Солнце озаряловершины, вдали трусил койот.