– Я действительно на вас рассердилась, но совсем по другойпричине: ведь вы отказывались со мной разговаривать!

Он опасливо покосился на нее, еще не зная, как вести себя вее присутствии: быть настороже или наслаждаться ее обществом. Искренняя ли она,можно ли ей доверять?

– Я уже решила, что вы меня возненавидели.

– За что мне вас ненавидеть? Все ранчо спит и видит,как бы с вами познакомиться. Все накупили ваши компакты и мечтают обавтографах, один даже раздобыл видеозапись с вашим участием. Нас предупредили,чтобы мы к вам не приставали, не задавали вопросов, вообще не досаждали. Вот яи решил; что лучше вообще к вам не обращаться. Не люблю надоедать. Другиевыставляют себя болванами. Я просил, чтобы к вам приставили вместо менякого-нибудь еще. Какой из меня собеседник?

Ее тронула его открытость, и она уже забыла свое прежнеемнение о нем и испытывала к нему симпатию. К тому же для ковбоя он поразительночист и изъясняется понятно и учтиво.

– Простите, если я вас обидел.

Она уже приготовилась ответить, что нисколько не обижена, нозапнулась: в действительности он ее задел, в том-то и загвоздка. Ее покоробило,что он не соизволит с ней разговаривать. Для Тани Томас это что-то новенькое.

– Я решил, что вы лучше отдохнете, если буду держатьрот на замке.

– Нет, лучше время от времени издавайте какие-нибудьзвуки, я должна знать, что вы еще дышите. – Она криво усмехнулась, он громкозасмеялся.

– Вы такая известная, что вас того и гляди доконаютприставаниями. Прямо с ума все посходили перед вашим приезд дом. Представляю,каково вам!

Гордон взял ее за живое.

Она грустно кивнула:

– Да уж...

Оказалось, нетрудно быть откровенной с простым ковбоем вокружении грандиозных горных вершин, среди диких цветов. Это походило на поискистины, на тропинку к вечному блаженству. В этих местах есть нечто такое, чтотрогает ее сердце. Сперва она решила податься сюда, чтобы доставитьудовольствие детям Тони, потом вышло так, что порадовала подруг, а главное –обрела то, чего ее душа лишилась давным-давно, – мир в душе.

– Все меня хватают, все от меня чего-то требуют, что-тоу меня отбирают. Они чего-то лишают меня, сами того не зная. Это что-то – моядуша. Иногда мне кажется, что это в конце концов меня убьет.

Кошмар убийства Джона Леннона поклонником-фанатиком терзалвсех знаменитых людей, за которыми следовали, как за Таней, обезумевшие толпы.Но этим кошмары не исчерпывались: были и другие не менее страшные, хотя менееконкретные, чем дуло пистолета, изрыгающее смертельный заряд.

– Я вырвалась сюда из сумасшедшей жизни, – задумчивозаключила она. – Сначала все было терпимо, но потом... Вряд ли теперь что-тоизменится.

– А вы купите здесь домик, – предложил он, глядя нагоры. – Сюда приезжает много таких людей, как вы. Они бегут сюда, прячутся,приходят в себя. Сюда, в Монтану, в Колорадо – цель одна. Или обратно в Техас.

Он улыбнулся, она покачала головой.

– Из этого я уже выросла, – призналась Таня.

Он засмеялся свежим, легким смехом. Смех так ему шел, чтоона не удержалась от улыбки.

– Я тоже давно вырос из Техаса. Жара, пыль, пустота...Потому и приехал сюда. Здесь мне больше нравится.

Она огляделась и согласно кивнула. Ей очень легко понять,почему ему здесь нравится, – здесь просто не может не понравиться.

– Вы живете тут круглый год? – Сейчас ей уже страннобыло бы подумать, что все утро они проиграли в молчанку. Возможно, они никогдабольше не увидятся, нов данный момент они стали людьми, способными друг другауслышать. Он знал что-то о ней, она – о нем. Она подумала, не написать ли обэтом песню. Название уже есть: «Безмолвный ковбой».

– Да, мэм.

– Ну и как? – Она уже обдумывала будущую песню.

– Холодно.– Он улыбнулся и опять бросил на нее взглядисподтишка. Она пугала его своей красотой, гораздо проще не замечать ее. –Иногда здесь выпадает до двадцати футов снега. В октябре мы отгоняем коней наюг. Тут не проехать без снегового плуга.

– Холодно и, должно быть, одиноко, – задумчивопроговорила она, представляя себе эту картину. Как же это далеко от Бель-Эр,студий звукозаписи, кинозалов, концертов! Двадцать футов снега! Одинокийчеловек, снеговой плуг...

– Мне нравится, – возразил он. – Я всегда при деле:читаю, размышляю. Немножко пишу... – Он смущенно улыбнулся, косясь на нее. –Слушаю музыку.

– Только не рассказывайте, что слушаете меня, сидя всюзиму в снегу глубиной двадцать футов. – Картина совершенно нереальная, но онаот этого пришла в восторг.

– Иногда, – сказал он. – Не только вас, других тоже.Музыку кантри, вестерн. Раньше я любил джаз, но теперь перестал его слушать.Бетховена, Моцарта...

Этот человек превратился для нее в загадку. Первая ее оценкаоказалась абсолютно ложной. Ей хотелось спросить, женат ли он, есть ли у негосемья, – просто из любопытства, а не из профессионального интереса, но этослишком личные вопросы, и она чувствовала, что этим может оскорбить его. Онтщательно обозначал границы и оставался на своей территории.

Прежде чем она успела спросить что-либо еще о том, как онздесь живет, к ним примкнули остальные. Хартли и Мэри Стюарт оживленнобеседовали; врачи по-прежнему кого-то расчленяли и ничего вокруг не замечали.Все были в восторге от прогулки и очень сожалели, что пора возвращаться. Часыпоказывали четыре – настало время для бассейна, пеших прогулок, тенниса.Впрочем, все устали, особенно Зоя. Таня второй день замечала, что подругавыглядит бледнее обычного. Ее и без того светлая кожа стала еще белее.

Чета врачей из Чикаго отправилась любоваться дикими цветами,а Хартли проводил женщин к дому, где их ждал новый сюрприз – мальчуган летшести, сидевший на ступеньках и кого-то поджидавший. При виде его Мэри Стюартвздрогнула.

– Привет! – окликнула его Таня. – Ты сегодня ездилверхом?

– Ага. – Мальчишка сдвинул на затылок краснуюковбойскую шляпу. На нем были черные ковбойские сапожки с изображением красныхбычков, джинсы и синяя джинсовая курточка. – Моего коня зовут Расти.

– А тебя? – спросила Зоя, присаживаясь с ним рядом. Ееуже не держали ноги. От высоты ей было трудно дышать.

– Бенджамин! – гордо представился он. – Моя мама ждетребенка и не может ездить верхом. – Ему не терпелось поделиться информацией.

Зоя и Таня обменялись улыбками. Мэри Стюарт стояла чутьпоодаль, беседуя с Хартли, и, сама того замечая, хмурилась. Таня заметила это ипоняла причину. Мальчик был вылитый Тодд в этом же возрасте. Таня не пожелаладелиться своей догадкой с Зоей из опасения, что Мэри Стюарт ее услышит. Самоестранное заключалось в том, что мальчуган не сводил глаз именно с Мэри Стюарт,словно был с ней знаком. Это вызывало суеверный страх.