Гнус вытер пот со лба, глаза его слезились.

— Ты спроси у Тихаря про дом в Тайнинке, спроси. И куда наследство Креста делось.

Он тихонько захихикал.

Беглов под его гаденький смех вытащил из бумажника пачку «зеленых» и бросил на стол.

— Это тебе.

— Погоди, Артем, провожу сам, а то собачки больно злые, чужих не любят.

— Проводи, пока я твою псарню не перестрелял.

Артем вспомнил, как он удивился, услышав про багетовые рамы, которые заказывал Тихарь, подумал еще тогда: если есть картины, значит, существует и дом, где они находятся. Похоже, сейчас Гнус и рассказал ему об этом самом доме.

Машина затормозила возле киоска.

— Опять день впустую, — Вадим Сидельников остановил «жигуленка» и посмотрел на Гребня. — Ты пива хотел.

Саша Грабнев выбрался из автомобиля и направился к киоску.

— Тебе что взять?

— Соку и пожевать чего-нибудь.

Они сидели в салоне «жигуленка» и давились сухими бутербродами.

— Хреново, — Гребень смотрел в окно, на улице шел дождь со снегом. — Уже белые мухи полетели, а мы толчемся на одном месте.

Они исколесили все Подмосковье в поисках Ашота Мирзояна и его дяди.

— У этого самого Сурена фамилия запросто может быть не армянская. Взял фамилию жены по каким-нибудь соображениям, и ищи ветра в поле. — Вадим закашлял, подавившись куском. — Гиблое дело. Мне эти Сурены уже во сне снятся. Ничего не знаем: год рождения, место рождения, фамилия и та предположительная.

— Что предлагаешь? — спросил Гребень.

— Я жалуюсь.

— К Артему обратись.

Беглову жаловаться было бесполезно. Люди, которых он задействовал со своей стороны, пользуясь связями и возможностями, ничем помочь не могли. Бесполезное дело, исчерпаны все возможности. Артем, когда последний раз выслушивал отчет своих парней, попросил:

— Ребята, я понимаю, дело безнадежное, данные скупые, то есть их практически нет. Я по своим каналам — пас. Здесь можно только на личном контакте что-то сделать. Мотаться из одного населенного пункта в другой и наводить справки.

— Артем Семенович, — вздохнул Вадим, — сейчас черт разберет, что в этих справочных творится, людей кавказской национальности за последнее время понаехало много. Такой обвал пошел, что не дай, не приведи. Часть из них нигде не зарегистрированы. Дохлое дело.

— Знаю, ребята, знаю, но надо постараться найти. По всему выходит, что осел он в Подмосковье давно, значит, прописка должна быть, как у всех нормальных людей. Если бы этот дядя в криминале был, я бы его давно сыскал, — скрежетнул зубами Артем. — Не проходит он нигде, узнавали. Остается одно — мотаться по Подмосковью. Я смогу еще одного человека в помощь выделить, хотя у меня сейчас с людьми трудновато, каждый верный человек на счету.

— На кой нам третий, — отказался Гребень. — Найдем, так и вдвоем справимся.

После этого разговора прошло три дня. Поиски по-прежнему не приносили результатов.

Вадим уныло наблюдал за прохожими, ожидая, когда Гребень закончит перекусывать.

— По-моему, Людмила в тебя влюбилась, — сказал Сидельников.

Гребень поперхнулся.

— Точно тебе говорю, Александр, девчонка на глазах изменилась, с тех пор как тебя увидела.

— Когда ей было влюбляться, я ее после того застолья только один раз видел.

— Не скажи. У них это от количества встреч не зависит. Вот отыщем Мирзояна…

— Вот именно, давай об этом думать будем, — грубовато оборвал Вадима Гребень.

— Да я специально разговор завел на отвлеченную тему, а то от этого армянина я уже готов свихнуться.

— Для тебя отвлеченная, а для меня — нет.

— Ну, извини, тебя, значит, тоже зацепило. А вообще, ситуация складывается занятная. Я спасаю девчонку, вытаскиваю ее из дерьма, веду себя как честный человек, тут появляешься ты… Ну, ладно, ладно, я пошутил, — замахал руками Вадим, заметив, как напрягся Гребень. — Ты не злись. Понимаешь, после одной истории, из которой меня Артем вытащил, к бабам отношение изменилось. Никому не верю. Людмила особый случай, я ее за сестру считаю. Девчонка действительно хорошая, попала в переделку, впредь умнее будет. Я даже, может, завидую тебе. У меня после той поганой истории как будто что отморозило внутри. Про Людмилу надо серьезно подумать, чтобы ей жизнь окончательно не сломать. Слышь, Саш, ты не сердись за такой разговор, но я какую-то ответственность чувствую. Ее обмануть сейчас нельзя. Она привяжется к тебе, а потом…

— Да что я, скотина какая? — возмутился Гребень. — Я, может, сам не ожидал от себя такой прыти.

— Она про себя еще что-то рассказала?

— Немного. Жили в Клину с бабкой.

— Это я знаю. Про родителей говорила?

— Про отца ничего. Как с матерью развелся, так и исчез куда-то. Мать замуж вышла. Про отчима Люда рассказывала. Такая гнида! Говорит, ей пятнадцать лет было, пришла однажды к матери в гости, а там отчим один дома. Он сначала: Людочка то, Людочка это… А потом схватил и на кровать завалил. Еле вырвалась. Матери слова не сказала, пожалела. Пока бабка жива была, плевать она хотела на отчима, а как померла, так и началось. Мать говорит ей: вместе жить будем, дом продадим. Людка в слезы, а мать на своем стоит. Не выдержала, пожаловалась на отчима, как он ее чуть не изнасиловал, мать не поверила, избила. Тогда она плюнула на все и сбежала. Лучше, кричала, на панель пойду, чем под эту паскуду ложиться, там хоть денег заработаю.

— Заработала… — задумчиво сказал Вадим. — Я где-то так и предполагал. Видел бы ты в каком виде я ее подобрал. Волосы дыбом встанут! Еще что-нибудь говорила?

— Больше ничего. Я не следователь, чтобы ее пытать.

— Тяжелый случай.

— Угу, — буркнул Гребень, сворачивая пакет с остатками еды. Поехали, что ли?

— Поехали, — завел машину Вадим.

Они держали путь в подмосковный город Мытищи.

В справочном бюро с ними сначала не хотели разговаривать. Опять началась та же петрушка: что вы хотите, данных мало, но Вадим умело решал такие вопросы.

— Я уже со счета сбился, сколько коробок конфет ушло на презенты, — говорил он Гребню, в очередной раз обаяв работницу справочного бюро. — Это называется представительские расходы.

— Не знаю, как это называется, но если мы и сегодня его не найдем, я заору на все эти чертовы Мытищи.

— Орать громко придется, город большой, к тому же есть Мытищи новые и старые.

После этих слов в глазах Гребня появилось тоскливое выражение, как у больного животного.

Женщина в справочном бюро довольно быстро отработала подношение.