отца когда-то. Воздала бы ему должное. Не взять ли горящие факелы, не разметать ли по дворцу? Пусть жадное пламя с ревом пожирает ковры и бревна, замыкая убийц в яростном пекле.

Сумей я набраться смелости и совершить такое, повернулась бы после спиной к горящему городу и ушла в черноту. Смогла бы я выжить в холмах, перебиваясь кое-как? Питаясь ягодами, сжигая ветки для обогрева? Представляю себе, как иду и иду без остановки, пока не измозолятся ступни, не облезет кожа, пока тело не износится вовсе, обратившись в серый призрак, каковым я себя и чувствую. Но как ни жажду отсюда уйти, а страшусь зубов и когтей, подстерегающих там, на горных склонах, хищных зверей да отчаянных людей, только и ждущих, наверное, когда попадется на пути легкая добыча вроде меня. С содроганием вообразив, какую погибель встречу там, в пустошах, совсем одна, понимаю, что на такое не решусь.

Если бы можно было сойти в подземное царство быстро и безболезненно, я так бы и сделала. Отпила бы из Леты, и пусть бы ее усыпляющие струи смыли все мои воспоминания. Но я не могу.

Поглощенная размышлениями, не слышу шагов, а между тем он подошел уже почти вплотную, надвинулся из тьмы. Стражник Эгисфа, думаю, сейчас меня схватит, но страх отступает: узнаю Георгоса. А после кто-то еще, отделившись от тени, ступает в полосу света, льющегося из гробницы. Худой и маленький, он крепко обнимает себя руками.

– Орест! – шепчу я.

– Уйди со света, – говорит Георгос тихо.

А я холодею, такой меня страх берет. Ищейки Эгисфа, должно быть, рыщут неподалеку, нагонят нас того и гляди. Так зачем Георгос привел сюда моего братишку, зачем подвергает опасности?

– Орест! – зовет Георгос.

Зовет настойчиво, но лицо брата обращено ко входу в гробницу, в глазах его – тоска. Он ведь нашего отца даже ни разу не видел.

– Поди сюда, Орест, – говорю я, и он идет к нам, под защитный покров тьмы. Обнимаю его рукой за плечики. – Зачем ты здесь? – спрашиваю Георгоса. – Зачем на такое отважился?

– Оставаться во дворце твоему брату опасно. Я увел его поскорей, пока не…

Георгос не договаривает – нет нужды, – и я молча благодарю его за это, Ореста ради. А сама вспыхиваю от стыда. О брате я вспомнила лишь мельком, выскальзывая из дворца, влекомая сюда необоримой силой горя.

Эгисф прекрасно знает, сколь опасно забывать о сыне, если убиваешь отца.

– Что будем делать?

Даже в ночной прохладе лоб пощипывает от пота.

Георгос глубоко вздыхает.

– У отца есть друзья неподалеку. Если удастся нам нынче сбежать и туда добраться, уговорю их увезти его подальше от Микен. Сыну Агамемнона наверняка посочувствуют, многие в ужас придут от поступка Клитемнестры. Мы найдем ему новый дом, убережем от Эгисфа.

Георгос говорит, а я, все еще обнимая Ореста за плечи, чувствую, как тот поеживается. Утыкается в меня носом.

– Не хочу уходить, – говорит он, до того жалобно, что я боюсь не выдержать.

– Так будет лучше. И я не хочу, чтобы ты уходил, но Микены теперь – место дурное. Пока мы ждали отца, можно было потерпеть, но…

Орест, не сдержавшись, всхлипывает, и я обнимаю его покрепче. Разрываюсь на части: и отпускать его не хочу, и тороплюсь отстранить поскорее, чтобы отправить в безопасное место, как можно дальше от Эгисфа и его людей.

– Вот, – бережно придерживая брата одной рукой, другой отстегиваю серьги и отдаю Георгосу. – Вдруг придется расплачиваться. Было бы время, принесла бы из дворца что-нибудь еще.

Но он уже качает головой. Золотые колечки, изогнутые затейливым завитком, коротко сверкнув в свете факелов, исчезают в сумке под плащом Георгоса.

– Нет времени. Орест, идем.

Братишка, сопя, берет себя в руки, и от этого мне почему-то еще больней – уж лучше бы опять разрыдался. Орест рос без отца, без наставника. Не с труса же Эгисфа, вечно скрывавшегося у моей матери за спиной, брать пример. Может, я проявляла излишнюю нежность, из-за меня он ведет себя как девчонка и до сих пор не повзрослел, но причинять ему лишние страдания было невмоготу. И хотелось бы мне теперь видеть в нем больше твердости, больше сходства с воинственным Агамемноном, да поздно. Я отправляю его неведомо куда и могу лишь надеяться, что там он найдет друзей, которые справятся лучше меня, воспитают его согласно предназначению. Он старается, как может, держаться с достоинством, проглатывая горечь, и это обнадеживает.

– Вот еще что возьми, – достаю из-за пояса бронзовый нож и отдаю ему. – Он принадлежал отцу.

Последнее, что мне осталось от Агамемнона. Целую Ореста в лоб, как отец целовал меня.

– Но непременно верни.

Он вертит нож в руках, зачарованно наблюдая, как поблескивает в свете факелов золотой орнамент.

– Непременно.

Лица Георгоса за чернильной тьмой не видно, но в наступившей тишине он пристально глядит на меня, в этом нет сомнений. Кажется, вот-вот заговорит, и я предчувствую со смущением, что он, по-видимому, собирается заявить. Быстро отвернувшись от них обоих, неловко отхожу, поближе к могиле отца.

– А ты не пойдешь с нами? – спрашивает Георгос.

Но я уже качаю головой.

– Эгисф мне не навредит. Не видит во мне угрозы – ни теперь, ни в будущем. Во дворце я в безопасности. А за его пределами… тебе меня не защитить.

Георгос не воин, не имеет людей в подчинении и в битвах никогда не участвовал. Я же сама его об этом и просила. Только бежав с ним, Орест может спастись, а девушка лишь привлечет к ним ненужное внимание. Уж лучше поживу еще с матерью, чем всех нас подвергать смертельной опасности.

– И потом, – продолжаю я, – если сбегу, то не буду знать, чем она занята. А здесь находясь, смогу подготовиться к возвращению Ореста.

Клитемнестра десять лет вынашивала тут свой замысел, но Орест возмужает быстрее.

– А как ты во дворец вернешься? – спрашивает Георгос, и я опять качаю головой, спеша прервать его, пока не предложил что-нибудь.

– Как и сюда пришла. Я им не нужна. А вот Ореста будут разыскивать, так что уводи его, пока нас не выследили.

Он и сам все понимает.

– Тогда прощай, Электра. Брата твоего буду беречь пуще себя самого, клянусь…

– Знаю. Орест… – Я не нахожу слов. Колеблюсь, не желая упускать этой минуты. – Мы увидимся снова. А тогда уж оба будем готовы.

Слова мои не сразу тают в ночи. Георгос уводит Ореста, и напоследок я слышу, как тот судорожно вздыхает, а после тьма вмиг поглощает обоих.

Этим утром я думала, что наконец-то