этом вовсе не уверена. Сомневаюсь уже в своем сообщнике, с которым все эти годы замышляла убийство. Он так не похож на мужа, отправленного мною на тот свет, – здоровяка-грубияна. Нет в нем властной кичливости, есть тихое коварство. Неожиданно начал самоутверждаться, сделавшись царем. А я, по правде говоря, считала, что он в точности играет отведенную мной роль. Это я все продумывала, просчитывала, как именно действовать. И не помышляла, что приведу во дворец мужчину, который станет угрозой моим детям. В одиночку Эгисф с Агамемноном никогда не поквитался бы. Не обошелся бы без меня. Посему я и решила, что у него кишка тонка взять дело в свои руки и самому что-нибудь замыслить. Но отмахнуться от сказанного Электрой не получается. Орест исчез, и хвала богам. Небезопасно ему было оставаться в Микенах. Я попалась в свою же собственную ловушку: вознамерившись отомстить за смерть ребенка, заручилась помощью запуганного человека и наделила его властью. А он ведь может и наброситься от страха, как загнанный в угол зверь.

Надо внушить Эгисфу, что такое замужество выгодно для него самого. Обдумывая, как это сделать, отправляюсь его искать. День жаркий, и он наверняка растянулся на ложе во внутреннем дворе. Чутье меня, как обычно, не подводит. Улыбаюсь его вездесущей страже, проходя мимо, и ничего не получаю в ответ. Примерно так же меня встречает Электра. Похоже, мне совсем никто не рад в моем же собственном доме. Присаживаюсь на край его ложа.

– Хорошие новости, – говорю с улыбкой, стремясь и его увлечь своей веселостью.

– Орест нашелся? – спрашивает он, приподнимаясь на локте.

Сдерживаю пробравшую дрожь.

– Нет, об Электре. Она нашла себе мужа.

– Что?

Эгисф сдвигает брови.

– Пахаря выбрала по имени Георгос. Сегодня мне сообщила.

– Ты что, шутишь?

– Почему же?

Упорно улыбаюсь, будто слова мои не чистейшая нелепица, будто одним лишь беззаботным тоном можно его убедить.

Подтянувшись, он садится прямо, сцепляет руки.

– Как это выбрала мужа? Что за глупости?

– И правда… – начинаю я, но он, к изумлению моему, прерывает:

– Не выбирают девушки мужей! И не может твоя дочь выйти за пахаря! Или боги начисто лишили тебя рассудка? – Он таращится на меня, понемногу багровея. – Знаю, твой отец дозволил Елене выбирать из женихов, но так не делается, да с твоей сестры и вовсе не следует брать пример.

– Не делается, – соглашаюсь я. – Но поступай я всегда как положено, передала бы тебя стражникам в ту ночь, когда ты пробрался во дворец. Покорно дождалась бы возвращения мужа и ни словом не упрекнула бы его в содеянном. – Глубоко вздохнув, добавляю: – Я не возражала, узнав, что Ифигению выдают за Ахилла. Знала свое место. И вот к чему привело меня послушание.

Заговорив было, он озадаченно смолкает.

– Можно, конечно, устроить ей выгодный брак с достойным человеком – богатым царем из дальних, пожалуй что, земель, – продолжаю я, и Эгисф яростно кивает. – Наверняка отыщется тот, кого не смутят наши… своеобразные обстоятельства. – Готовый заключить союз с убийцами Агамемнона, добавляю я про себя. Отыщется, глядишь, и без особого труда, ведь чем больше слышу, как муж вел себя на войне, тем верней понимаю, что ненависть мою к нему, должно быть, разделяют очень и очень многие. – Но тогда Электра останется без нашего надзора, приобретя меж тем и богатства, и власть. – Об Оресте молчу, не желая лишний раз напоминать Эгисфу об угрозе в лице моего сына. Здесь нужно пройти по тончайшему льду. – Там она может завести друзей, те выслушают ее с сочувствием. Что если ей удастся убедить мужа пойти войной на Микены и отомстить от ее имени за отца? – Подаюсь вперед, накрываю его руку ладонью. – А этот ее брак с пахарем – лучше не придумаешь. Войска у нее не будет, да и вовсе никаких возможностей. Останется у нас под боком, под присмотром. Хочет оскорбить нас таким образом, а сама, того не понимая, делает нам подарок.

– Всего этого я не учел, – говорит он задумчиво.

– Оно и понятно. Ты поразился, и не без оснований. Но если обдумаешь без спешки все последствия…

Подвешиваю окончание в воздухе.

– …то увижу, что все это нам на руку, – завершает он, переплетая пальцы.

Не тороплю его. А тем временем молча за ним наблюдаю. Агамемнона не стало совсем недавно, и Эгисф не успел еще привыкнуть к власти. Мы оба прекрасно помним, что это я взяла в руки топор, а он тем временем отсиживался в дальнем закоулке дворца. Но не изменит ли Эгисф со временем представлений о произошедшем, вообразив, что и сам сыграл тут далеко не последнюю роль? Ну гоже ли царю Микен вспоминать, как десять лет он цеплялся за мой подол или куда он забился от страха, когда череп Агамемнона разбивали вдребезги? Он чувствует исходящую от моих детей угрозу, однако пока еще помнит об осторожности. Но может ведь и осмелеть, утвердившись на троне. Головная боль уже поддавливает на виски. Он хочет убрать Электру с дороги. Я хочу уберечь ее. Она хочет наказать меня. Стало быть, этот причудливый брак – единственный выход для всех нас?

– Не нужно дочери Агамемнона выходить за царя, – размышляет Эгисф вслух. – Пусть лучше свяжет жизнь с простолюдином. – Лицо его светлеет. – Ну разумеется, все правильно, и почему я сам сразу этого не понял?

Призываю на помощь все свое терпение.

– Значит, так тому и быть.

Встаю, опасаясь, если задержусь подольше, не совладать с возмущением: такое говорить о моем ребенке! Электра сама себя низводит, а он и рад – так, мол, и надо дочери его врага. Но она и моя дочь тоже.

Он отсылает меня взмахом руки, хоть я уже и сама ухожу. Выйдя со двора, следую по верху длинной стены, выходящей на долину, посреди которой стоит, господствуя над местностью, эта несуразная гробница. Снова чувствую внутри пустоту. У меня было четверо детей. Как хорошо, что тихая Хрисофемида на стала мне перечить и избавлена теперь благодаря легко устроенному браку от опасности. Кроткая нравом, Эгисфа она не пугает. Ее не тронут. Но Электра слишком вспыльчива и ожесточена. Я думала, что после смерти Агамемнона смогу ей все объяснить, но она лишь отдалилась еще сильней и, утратив всякое благоразумие, обрекает себя на жизнь в низах – лишь бы от меня сбежать? Или до того презирает мать, что готова унизиться сама, дабы вкусить наслаждение, унизив и меня заодно? И Орест… Орест, с которым я как следует и не познакомилась, будучи всю его жизнь поглощена тоской по Ифигении.