Выходит, мать победила? В груди вновь вспыхивает ярость. Лишила меня отца и вынуждает искать защиты в браке, которого он никогда бы не одобрил. С мужчиной, ничуть не похожим на Агамемнона. Все мое существо восстает против этого.

Однако… может ведь быть гораздо хуже, откажи я ему. От натянутых нервов Георгоса даже воздух гудит. Меж тем ни ветерка, жара гнетет меня. Надо дать ему ответ. Если скажу “да”, то покину этот дворец, сбегу от Клитемнестры, но при этом останусь поблизости и буду наблюдать за ней, считая годы до возвращения Ореста. Может, только так я и в самом деле почту память отца.

– Хорошо, – говорю. – Мы поженимся. И расстроим все замыслы Эгисфа.

Да, не так обычно дают согласие выйти замуж. Тяжестью ложится оно на сердце, громоздясь поверх других печалей, увлекающих на дно, все дальше и дальше от света. Он предлагает избавление, а у меня такое чувство, что еще одна дверь в будущее захлопнулась.

Вынуждаю себя продолжить, сказать и остальное, даже понимая, что слова мои обидны.

– Но соглашаюсь только поэтому. При других обстоятельствах ответила бы иначе.

– Разумеется. Я понимаю, – он кивает. – Просто будем вместе ждать возвращения Ореста.

Беру его за руку. Мой друг, единственный за всю жизнь. Хотелось бы отблагодарить его за доброту чем-то большим, но измученная душа моя пуста, и на большее я не способна.

31. Клитемнестра

Все в Микенах разладилось, все не как надо. Жизнь пошла кувырком, когда старшую дочь, которую я замуж повезла выдавать, вместо этого зарезали у меня на глазах, словно скотину. В этот миг течение событий, вроде бы вполне понятных, вдруг резко повернуло, будто кони, шарахнувшись в сторону на пустой дороге, понесли и волокут мою колесницу по грязи да ухабам с кочками. Стезя, рисовавшаяся впереди – воображаемая мной тихая, благополучная жизнь, – исчезла, и я освоила перемещение в неведомых доселе областях страдания и гнева, изучив каждый камень и каждую яму, дабы не оступиться вновь.

Но теперь я убила царя, и наказывать меня некому. Мой тайный любовник не прячется больше, расхаживает у всех на виду. Однако мне снова кажется, что мир пошатнулся, что вожжи выпадут вот-вот из ослабевших рук, а впереди опять неизвестность. Ведь снова передо мной стоит дочь, объявляя о предстоящем своем замужестве – непредвиденном и разрушающем всякий порядок.

Сообщает она об этом без радости. Не слышно нежности в голосе, не оттенен мечтательностью взор. Смотрит на меня угрюмо и холодно, как всегда, и лишь одно в ней различимо чувство – горькое торжество.

– Пахарь? – переспрашиваю я. А она уже ощетинилась, готовится к стычке. Тоном умышленно бесстрастным продолжаю: – Вот неожиданность.

Глядит на меня сердито. На счастливую невесту похожа не очень-то. Но тут и все не как должно бы быть. Наше семейство попирает обычаи, и не мне, памятуя о собственном поступке, спорить с этой нелепицей: она, мол, сама может выбрать себе мужа, притом последнего бедняка. Запретить ей? Я вот вышла за царя, и что со мной стало? Благородство его крови не смягчило загрязнившего эту самую кровь проклятия. Богатства не добавили ему ни достоинства, ни доброты. Так к чему же дочери хоть в чем-то следовать моему примеру? Если Электра сделала выбор по любви, пусть выходит за кого угодно. Я и сама в Микенах обильная пища для сплетен, еще и дочь мою осудив, меня не напугать.

Она ждет моего порицания. Кажется, мысль об этом будоражит ее гораздо больше предстоящей свадьбы. А я так устала враждовать с ней. И, кроме того, обдумала ее слова, прозвучавшие под каменными львицами, когда я, увидев опустевшие покои Ореста, перепугалась и допустила, пусть лишь на минуту, что она совершила страшнейшую из всех вообразимых месть. Но Электре, конечно, и в голову не пришло причинить брату вред. А вот Эгисф… Я снова и снова вертела в голове сказанное ею о нем. Не могла от этих мыслей отделаться. Если есть угроза моему сыну, то исходит она наверняка от захватчика Агамемнонова трона. Выходит, я опять связалась с мужчиной, который лишит жизни мое дитя.

Десять лет я была одержима убийством Агамемнона, то есть с самого рождения сына. Ходила как во сне и грезила смертью мужа, перепутавшейся со смертью Ифигении. А теперь проснулась, осмотрелась и встревожилась. Сын мой исчез и для меня недосягаем. Дочь знает, разумеется, где он, но из ненависти ко мне не скажет. Если хочу когда-нибудь его увидеть, надо смягчить Электру. Показать ей, что содеянное содеяно ради нее.

Если она выйдет замуж за микенского пахаря, то хоть одно мое дитя при мне останется. И, даже не вынося меня, все-таки будет поблизости. К тому же это означает, что бежать она не собирается.

– Тебе нечего сказать?

И не заметила, как долго тянулось молчание.

– Выбор необычный. Начнутся толки.

С глубочайшим презрением она сверкает на меня глазами.

– Обо мне?

– Но если тебе все равно, то и я не возражаю.

Доброта моя приводит ее бешенство.

– Не верю.

– Выходи за него, если и вправду хочешь. Надеюсь, будешь счастлива.

– Не могу я быть счастлива.

Глядя мимо меня, она закипает от злобы. Кто хоть такой этот Георгос? Я и не думала присматриваться к людям, работавшим в окрестностях дворца, и не замечала, чтобы Электра тайком уходила в поля или беседовала с кем-то. Не знала, что у нее есть друг, а уж тем более возлюбленный. Чем, интересно, пленила его моя сердитая и мрачная дочь?

– А Эгисф? – повышает она голос. Надеясь, очевидно, от него получить ответ, которого, похоже, добивается. – Что скажет он?

– Тебя это разве волнует?

Она, кажется, изумлена моей откровенностью. Годами мы обходили острые углы. Но с тех пор, как Электра выплеснула гнев там, под каменными львицами, обе, думаю, оставили осторожность. Это, может быть, безрассудство и дерзость – говорить так прямолинейно, но хитрить и дальше не вижу смысла.

– Надо полагать, он тебе перечить не будет, – замечает она, уничижительно глянув на меня вскользь, но тут же слегка улыбается. – Или как? Подчиняется ли тебе беспрекословно и теперь, когда себя возомнил правителем Микен?

– Эгисф царь, – говорю я безмятежно. – Но наверняка не откажет, если я попрошу за тебя, поскольку сострадает твоему горю. Если в избраннике своем ты найдешь утешение, мы не будем против.

Ответа она не дает, хоть в гортани у нее, похоже, клокочут тысячи. И круто развернувшись, удаляется. Теперь благодушная улыбка сходит с моего лица. Я заявила, что Эгисф согласится, а сама в