И вдруг услышала рыдания Джин.

— Неужели ты не видишь, что ломаешь свою жизнь?

— Как? Помогая другу выбраться? Какой в этом вред, чтоплохого?

— Потому что в один прекрасный день ты проснешьсясорокалетней, и все будет кончено, Тэн. Ты, как и я, растратила свою юность, номоя не совсем потеряна — у меня есть ты.

— А может быть, и у меня когда-нибудь будут дети. Носейчас я не думаю об этом. Я изучаю право, хочу сделать карьеру, чтобы добитьсячего-нибудь в жизни, быть полезной. А уж потом я подумаю обо всем прочем. КакЭнн. — Это был укол, но дружеский, и он не достиг цели.

— Нельзя совместить и карьеру, и мужа.

— Почему? Кто тебе сказал?

— Просто это правда, и все.

— Все это дерьмо собачье.

— Нет, и если ты будешь долго возиться с этиммальчишкой Уинслоу, ты выйдешь за него замуж. А он сейчас инвалид, тебесовершенно не нужно такое горе. Найди себе другого, нормального парня.

— Почему? — Сердце Таны сжалось от боли заГарри. — Он тоже человек. И, честно говоря, лучше, чем многие другие.

— Вряд ли ты знаешь мужчин, ты же ни с кем невстречаешься.

(Спасибо твоему милому пасынку.) Но на самом деле впоследнее время так было из-за учебы. После встречи с Гаррисоном она по-другомустала относиться к мужчинам, в некотором смысле более доверчиво и открыто, ивсе равно пока ни один не мог сравниться с ним. Он был так хорош! Чудесно было бынайти похожего на него. Но у нее совершенно не было времени для свиданий. Неоставалось ни минутки между каждодневными посещениями больницы и подготовкой кэкзаменам… все друзья и знакомые жаловались на это. Одного только колледжадостаточно, чтобы разрушить сложившиеся отношения, а уж завязать новые — почтиневозможно.

— Подожди пару годков, мам, а потом я стану юристом, иты будешь гордиться мною. По крайней мере, я надеюсь, что будешь. — Но нита, ни другая не были в этом уверены.

— Я просто хочу для тебя нормальной жизни.

— Что значит — нормальной? Разве твоя жизнь была такойуж нормальной, мама?

— Она становится нормальной. Не моя вина, что твоегоотца убили и после этого все изменилось.

— Наверное, нет, но в том, что ты почти двадцать летждала, пока Артур Дарнинг соизволит жениться на тебе, есть твоя вина. — Иэто было правдой, ведь если бы не сердечный приступ, он мог бы никогда нежениться. — Ты сделала этот выбор. Я тоже имею право поступать по-своему.

— Может быть, Тэн. — Но она и впрямь не понималадочь, а теперь больше и не притворялась, что понимает. Энн Дарнинг казалась ейболее нормальной. Она хотела того же, что и любая девушка: мужа, дом, детей,красивых платьев. А если она и ошиблась раньше, то во второй раз у нее хватилоума сделать более удачный выбор. Муж купил ей у Картье совершенно замечательныйсапфировый перстень; именно такой жизни хотела Джин для своей дочери, но Танане придавала этому совершенно никакого значения.

— Я позвоню тебе, мам. И передай Артуру моипоздравления. В этой сделке удачливее оказался он, но надеюсь, что и ты будешьсчастлива.

— Конечно, буду. — Но, повесив трубку, она вовсене чувствовала себя счастливой. Тана ужасно ее расстроила, и она рассказалавсе, что могла, Артуру, а он уговаривал ее успокоиться: мол, жизнь и таккоротка, не стоит всем жертвовать ради детей. Он никогда так не поступал. И уних помимо этого есть о чем подумать. Джин собиралась обновить дом в Гринвиче,а он хотел купить коттедж в Палм-Бич и маленькую квартирку в городе. Ониотказались от квартиры, которую Джин занимала все эти годы. Тана, узнав обэтом, была потрясена.

— Черт, у меня тоже теперь нет дома, — с горечьюговорила она Гарри, но на него это, видимо, не произвело впечатления.

— У меня его сто лет не было.

— Она говорит, что, где бы они ни жили, для меня всегдабудет комната. Можешь себе представить, как я провожу ночь в этом доме, где всепроизошло? Одна только мысль приводит меня в ужас. Нет уж, хватит с меня.

Все это угнетало Тану сильнее, чем она призналась бы ему;она понимала, что Джин всегда хотела выйти замуж за Артура, но почему-то и этотоже подавляло ее. Такой законченный средний класс, скучный и буржуазный,говорила она себе, но по-настоящему ее беспокоило то, что Джин до сих порсмотрела на Артура снизу вверх, несмотря на все то дерьмо, что ей пришлосьполучить от него за долгие годы. Но когда она поделилась чувствами с Гарри, онс раздражением сказал:

— Знаешь, Тэн, ты становишься радикальной, и эточертовски скучно.

— А ты никогда не задумывался над тем, что в тебе многоконсервативного? — Взгляд ее стал жестким.

— Возможно, но ничего плохого в этом нет. Есть вещи, вкоторые я верю, Тэн, не радикальные, не левые, не революционные, но простонастоящие, хорошие.

— Я думаю, что ты несешь ахинею, — ее словазвучали с необычной страстностью, но они уже не раз спорили по поводуВьетнама. — Как, черт побери, ты можешь оправдывать то, что эти олухи тамнатворили? — Она вскочила, а он уставился на нее. Странная тишина повислав комнате.

— Потому что я был одним из них. Вот почему.

— Ты не один из них, ты был просто пешкой, неужели тыне видишь этого, придурок? Они использовали тебя в войне, которую мы не должныбыли развязывать, против страны, где мы не должны были находиться.

Глядя на нее, он произнес с ледяным спокойствием:

— Может быть, я думаю, что должны были.

— Как ты можешь вообще говорить такие глупости?Посмотри, что случилось с тобой!

— В этом-то все и дело. — Он подался вперед исмотрел так, будто хотел задушить ее. — Если бы я не защищал это… если быя не верил в то, что нужен там, тогда, черт возьми, что хорошего во всемэтом? — Слезы выступили у него на глазах, но он продолжал:

— Что все это значит, будь оно проклято, Тэн… За что яотдал им свои ноги, если я не верю им? Ну, скажи! — Вопли его разносилисьпо всему коридору. — Я должен был верить им, разве нет? Потому что, еслибы я им не верил, если бы я верил в то, что говоришь ты, тогда все это фарс. Стаким же успехом я мог бы попасть под поезд в Де Мойне… — Он отвернулся от нееи зарыдал. Тана чувствовала себя ужасно. Потом он в ярости повернулся к ней изаорал:

— Убирайся к черту из моей комнаты, ты, бездушнаярадикальная сука!

Она ушла и проплакала всю дорогу до колледжа. Конечно, онбыл прав — по-своему. Не мог он позволить себе относиться к происшедшему также, как она, и все равно, после его возвращения из Вьетнама она ощущала в себепрежде незнакомую ярость, которую ничто не могло утолить. Однажды онапоговорила о своих чувствах с Гаррисоном, он списал это на ее юность, но она-тознала, что за всем этим нечто большее, не только возраст. Она была зла на всехиз-за того, что Гарри искалечен, из-за того, что люди не хотят более активнозаниматься политикой, боятся высунуть голову. Проклятье, полтора года назад убилипрезидента Соединенных Штатов, как это люди не видят, что происходит вокруг, непонимают, что надо делать… Но Тана не хотела причинять Гарри такимирассуждениями боль. Она позвонила ему, чтобы извиниться, но он не захотелразговаривать. И впервые за шесть с половиной месяцев его пребывания в больницецелых три дня она к нему не приходила. А придя наконец, она просунула в дверьветвь оливковой пальмы и смиренно вошла.