но всё же он завернулся в плед, потому что давно уже стал мёрзнуть при малейшем похолодании, и поджал губы:

— Нет, спасибо, у меня тихий час.

«Ещё не хватало шастать по соседям, как бабка-сплетница, и хлебать борщи», — подумал он сварливо, сознательно отсекая себя от блага общения.

Дождавшись, когда закроется калитка за соседкой, он решил пойти полить редиску и лук — единственное, что росло на его грядке. Старая лейка немного подтекала. Давно пора купить новую, но всё руки не доходят. Он три раза ходил к колодцу и обратно, пока земля на грядке не стала тёмной и ноздреватой. Немного поворчав на слизняков и улиток, Фриц Иванович внезапно понял, что очень хочет борща — густого, наваристого, сдобренного сметаной, с чесночком и укропом.

Он попытался вспомнить, когда в последний раз ел домашний борщ. Получалось, что пару лет назад, ещё при жизни супруги. Дочка Варя жила отдельно и, кроме того, отвратительно готовила. Сын с невесткой служили в МЧС и постоянно мотались по стране согласно приказу. От внуков, само собой, борща не дождёшься, потому что нынешняя молодёжь предпочитает есть эти жуткие японские суши, похожие на препарированных змей, или заказывать пиццу в ближайшей к дому забегаловке.

Может, сварить самому? Наморщив лоб, Фриц Иванович припомнил, что для борща необходимо иметь свёклу и капусту. Кажется, туда кладут ещё морковь и лук. Но откуда тогда на борще появляется восхитительная золотистая плёнка с лёгким багряным оттенком?

Пытаясь отвлечься от мыслей о борще, Фриц Иванович покружил по дому и сердито сдвинул брови. С поры скудного послевоенного детства он взял за правило не давать мыслям о еде брать над собой верх. Когда он был студентом, то иногда и за целый день мог съесть всего несколько кусков хлеба с водой. Но надо было учиться, и он учился, хотя живот сводило от голода. Теперь голодная молодость вспоминается как наисчастливейшее время любви и надежды, когда в паруса мечты дул ветер перемен и впереди лежал ясный путь длиною в бесконечность.

Чтобы заглушить мечты о борще, Фриц Иванович сунул в рот лимонный сухарик и включил чайник. Нет, зря он всё-таки отказался от обеда. Маленькая тарелочка наверняка пошла бы на пользу, сбив охотку на несколько последующих лет.

Новый стук в калитку раздосадовал его смутным предчувствием разговора с несносной соседкой Екатериной Юрьевной, что сумела бы вывести из себя даже бронзового Ленина на броневике у Финляндского вокзала. А если во двор прорвутся её шустрые внуки, то, считай, день пошёл насмарку.

С выражением страдания Фриц Иванович потащился к калитке с твёрдым намерением раз и навсегда отвадить активную бабушку от визитов в его владения. Но за калиткой стояли Рома с Галей.

— Фриц Иванович, мама сказала, что борщ на столе и чтобы мы без вас не возвращались.

Он не успел опомниться, как дети взяли его за руки и потянули в сторону своего дома.

— Мама говорит, что работников надо кормить, — заявил Рома.

— Никогда не думал, что на старости лет запишусь в работники, — с напускным недовольством пробурчал Фриц Иванович, безуспешно пытаясь спрятать довольные нотки в голосе.

Поздно вечером, укладываясь спать, Фриц Иванович подумал, что иногда можно сделать человека счастливым, всего-навсего предложив ему тарелку борща с молодой крапивой и сказав пару добрых слов.

* * *

Ночью Рита проснулась от быстрой череды дробных ударов. Сначала она уловила их сквозь сон, лениво размышляя, откуда здесь взяться дятлу, но когда удары стали настойчивее, села и прислушалась. Ходики на ночь были остановлены, так что источник шума находился снаружи.

Стучали со стороны озера. Нашарив мобильник на тумбочке у кровати, она взглянула на часы. Три ночи. Бледная луна уже уходила с небосвода, уступая место лазоревой полосе рассвета. Рита зевнула. Вечером, когда дети заснули, к ней приходил Гриша, и они долго болтали на крыльце о всякой всячине. Из беспорядочного общения с соседом Рита вынесла твёрдую уверенность, что родители не должны подавлять волю своих детей, иначе они вырастают неуверенными в себе истериками.

Гриша откровенно побаивался своей матери и при упоминании её в разговоре непроизвольно изменял тембр голоса.

— Понимаешь, мама любит меня больше всех на свете, — путано объяснял он быстрым полушёпотом, — и никак не может смириться, что я уже взрослый. Представь, до десяти лет она водила меня за руку, а потом, уже в старших классах, чтобы погулять с девушкой, мне приходилось врать с три короба, что я иду на факультатив по математике или курсы английского. Мама выбирала для меня друзей, определяла, куда поступать после школы, — он поёрзал на крыльце, и Рита угадала, что он смущается, — а теперь я знаю, что она подыскивает для меня невесту! Ну не глупость ли?

— Конечно, глупость, — ответила Рита, но тут же подумала, что была бы совсем не прочь лично выбрать Роме и Гале спутников жизни. Дети — они такие наивные, такие доверчивые! И кто, как не мама, лучше всех знает, что нужно её детям! Хотя… — Она вспомнила Виктора и понурилась. Один раз она уже выбрала. Виктор был необыкновенным — красивым, лёгким, с сияющими глазами и крепкими руками.

В тот день, когда он сделал ей предложение, лил дождь. Они шли, держа вдвоём раскрытый зонт, и Виктор шутил, что теперь им не страшен любой ураган.

Стряхивая возникшую в душе боль, Рита прикоснулась к рукаву Гриши:

— У тебя есть девушка?

Он несколько секунд помолчал, словно бы раздумывая, можно ли доверить постороннему свою тайну, а потом кивнул:

— Есть. Точнее, я надеюсь, скоро будет. И знаешь что?

— Что?

— Я уверен, что мама придёт от неё в ужас.

Стук у озера прекратился, но едва Рита юркнула под одеяло, возобновился с новой силой. Она попыталась отвлечься и не обращать на него внимания, но помимо её воли мозг продолжал фиксировать удары: тук-тук-тук-тук.

Нельзя сказать, чтобы звук был громким. Совсем нет! Дети даже не проснулись, но Рите он мешал, как комар над ухом. Если бы его можно было так же легко прихлопнуть!

Накинув халат, она сходила на кухню и попила воды, затем заглянула к детям: Рома спал, обняв свою плюшевую собаку, а Галочка причмокивала губами во сне.

Тук-тук-тук-тук.

«Будь неладен тот, кто не даёт спать среди ночи!» — мысленно пожелала Рита труженику молотка и топора. Он как будто бы подслушал её мысли, потому что немедленно наступила тишина, разбавленная скрипами и шорохами деревенского дома.

Занавесок в Ритиной спальне ещё не было, поэтому утреннее солнце разбудило её в шесть часов утра. Она