ужасала мысль, что Агриппина замышляет занять ее место в постели Клавдия и на императорском троне. Императрица была в бешенстве, она опасалась за собственную власть и будущее Британника, и ей начало казаться, что единственный способ предупредить обольщение Клавдия Агриппиной – это вместо своего мужа посадить на трон Силия.

Эта теория проблематична на многих уровнях. Нет никаких свидетельств, указывающих на то, что Агриппина еще до падения Мессалины стремилась занять ее место – если бы таковые существовали, ими, несомненно, в полной мере воспользовались бы древние историки, стремящиеся представить Агриппину как бесконечно амбициозную интриганку. Даже если Агриппина строила какие-то планы, действия Мессалины остаются необъяснимо опрометчивыми. Вряд ли Агриппина в 48 г. имела больший авторитет, чем сам император; если Мессалину беспокоила собственная безопасность перед лицом растущего влияния Агриппины, она расправилась бы с ней напрямую – как с Юлией Ливиллой в 41 г. или с Юлией в 43 г., – вместо того чтобы пытаться свергнуть Клавдия.

Единственный реальный способ понять смысл событий 48 г. н. э. – это поменять местами роли. Переворот действительно произошел, но Мессалина не была его зачинщицей – она стала его жертвой. Нарцисс уже некоторое время осознавал, что императрица перестает быть для него источником благ и становится опасной: дело Азиатика показало, что она – помеха, а после убийства Полибия исходящая от нее угроза стала восприниматься как прямая. Вначале Нарцисс и другие вольноотпущенники размышляли, нельзя ли запугать Мессалину правовыми последствиями и убедить ее изменить курс и прекратить связь с Силием; но к началу нового года стало ясно – по крайней мере, Нарциссу, – что от нее нужно избавиться.

Устранение императрицы, пусть даже в последнее время она упорно наживала себе врагов, было рискованным предприятием. Мессалина создала себе достойную репутацию, и ее влияние на Клавдия казалось пугающе сильным. Было решено прекратить отчаянные попытки урезонить Мессалину – казалось, они обречены на поражение и послужат лишь тому, что императрица насторожится и, возможно, даже попытается нанести удар первой. Нарциссу требовалось тщательно выбрать момент, а когда этот момент настал, безупречно срежиссировать события.

Месяцы между убийством Полибия и осенним падением Мессалины на Палатине, должно быть, выдались напряженными. Нарцисс и его соратники прощупывали почву на предмет поддержки. Каллист и Паллас, два самых влиятельных среди выживших Нарциссовых коллег-вольноотпущенников, по-видимому, согласились, что устранение Мессалины желательно – Тацит описывает их ожесточенные споры с Нарциссом (хотя он относит их к периоду после «свадьбы» Мессалины), и оба безусловно выказали готовность, как только она умрет, немедленно приступить к поискам замены для нее, – но они не желали брать на себя обязательства. В конце концов, они были не так тесно связаны с Мессалиной, как Нарцисс или покойный Полибий, и у них не было особых причин бояться как в случае ее гибели, так и в случае выживания.

Подобным условным согласием Нарцисс, вероятно, заручился и от других. Он привлек двух любовниц Клавдия, Клеопатру и Кальпурнию, чтобы они первыми сообщили новость: этих женщин было не жалко, их можно было использовать, чтобы смягчить удар и попробовать температуру воды. Турраний, долгое время занимавший важную должность префекта, отвечавшего за поставки зерна, выказал готовность подтвердить историю Нарцисса. Как и Лусий Гета, один из преторианских префектов и человек, почти наверняка обязанный своей должностью махинациям Мессалины. Однако явно ощущалось, что на этом доверие к его поддержке и заканчивается: опасаясь, что он снова переметнется к императрице, Нарцисс временно отобрал у Геты командование войсками, пока его прежняя покровительница не будет мертва и безопасна. Вителлий, ее прежний союзник среди сенаторов, все еще, возможно, сокрушенный той ролью, которую Мессалина заставила его сыграть в уничтожении его друга Азиатика, мог тоже намекнуть, что не будет препятствовать атаке на императрицу. Во время напряженной поездки в повозке обратно из Остии в Рим Нарцисс снова и снова требовал от Вителлия довести дело до конца и прямо осудить Мессалину перед императором – Вителлий отнекивался, предпочитая сохранять осторожную позицию, однако, безусловно, не сделал ничего, чтобы защитить женщину, чью сандалию он когда-то умолял разрешить ему поцеловать.

Нарцисс знал: какой бы поддержкой ему ни удалось заручиться, она не будет иметь никакого смысла, если он не сумеет отлучить Клавдия от Мессалины. Мессалина умела убеждать, даже манипулировать, а Клавдий был влюблен. С прагматической точки зрения, император, вероятно, понимал, скольким он обязан императрице. Чета во многом построила свою династическую власть совместно. Мессалина укрепляла имидж Клавдия своей плодовитостью, своей молодостью и своим очарованием; она брала на себя риск, связанный с устранением врагов, угрожавших не только ее положению, но и положению ее мужа; она подарила ему сына, успешный пиар и обещание престолонаследия – царской династии, основанной самим Клавдием. Это были не пустяки, особенно в сочетании с физической привлекательностью императрицы, и Нарцисс, очевидно, отчаянно стремился помешать Мессалине доказать свою правоту очно.

Вероятно, эта озабоченность и продиктовала хронологию событий. Осенью Клавдию предстояло находиться в портовом городе Остия, чтобы проверить запасы зерна и совершить жертвоприношение ради их безопасности. Он должен был отсутствовать в течение нескольких дней, возможно, недель, пока Мессалина оставалась в городе. Дистанция давала Нарциссу идеальную возможность перейти к действию – это была идеальная почва, чтобы посеять недоверие, а когда настанет нужный момент, помешать императрице повлиять на мужа.

Но оставался вопрос: в чем именно обвинить Мессалину? Нарцисс мог догадываться, что обвинений в одном прелюбодеянии, какими бы справедливыми и обоснованными они ни были, будет недостаточно, чтобы потопить императрицу, и, похоже, он был прав. Источники сходятся во мнении, что именно страх переворота и унижение, которое Клавдий испытал при виде своих вещей, разложенных в доме Силия, окончательно настроили императора против жены, а не аморальность ее предполагаемой неверности. Клавдий мог терпимо относиться к любовным похождениям, но всегда боялся посягательств на свою жизнь. Его страхи, учитывая обстоятельства его воцарения, были объяснимы и обоснованны. Таким образом, если Нарцисс сможет убедить императора в том, что Мессалина представляет угрозу для его режима и самого его выживания, ее можно попытаться свергнуть.

Осень в Риме всегда была подходящим временем для празднеств. Аристократы, проводившие лето на побережье, возвращались в город, вечера становились нежаркими, в сентябре убирали виноград, а древние праздники, посвященные убыванию светового дня и собранному урожаю, давали поводы для пиров. Когда Клавдий уехал в Остию, Мессалине оставалось лишь воспользоваться этим.

Вечеринка, которую Мессалина устроила осенью 48 г. н. э. – с пирами, музыкой и танцами, возможно, и не была свадьбой. На самом деле это мог быть праздник в честь Бахуса, бога вина{460}. Тацит рассказывает, что императрица устроила в императорском дворце фестиваль виноделия. На глазах у гостей отжимали виноград, и большие чаны, расставленные в доме Цезарей, полнились до краев вином лучшего урожая. Гости нарядились для вакханалии, и в первую очередь Мессалина – с распущенными волосами, сжимающая в руке тирс – характерный жезл Бахуса и его свиты, увитый виноградной лозой и увенчанный сосновой шишкой. Бахус был богом двойственной природы: он развлекал, согревал, расслаблял тело, но в то же время увлекал своих последователей за собой, на грань, а иногда и за грань жестокого, варварского безумия. Даже тирс в руках Мессалины был обоюдоострым: обычно в вакхических легендах это был танцевальный жезл, который менады бросали друг другу и отбивали ритм – но иногда он становился смертельным оружием.

События сложились так, что у Нарцисса появилась идеальная возможность нанести удар. Поведение Мессалины и Силия уже давно вызывало недоумение, но это последнее проявление было чем-то новым, что навело Нарцисса на мысль воспользоваться случаем. Таинственные празднества в честь Бахуса, по-видимому, несли некоторое сходство с ритуалами римской свадьбы, и в этом, возможно, кроется причина неправдоподобной истории о двоебрачии Мессалины; если Нарцисс мог заявить, что событие, отмечавшееся в Риме, не разнузданная вечеринка, а свадьба, он мог и обвинить императрицу не только в прелюбодеянии, но и в заговоре. Изоляция Клавдия в Остии заставляла его