class="p1">У меня на самом деле мурашки по коже при упоминании этих имен. Это два могущественных босса из Чикаго, которые к тому же друзья.

— Ты правда это сделал, Массимо? — не могу не спросить я.

— Я так и сделал. Я думал об этом некоторое время и пришел к такому выводу. Я не могу себе представить, чтобы они отказались от этой возможности, но они не присоединятся к нам в дерьме, не тогда, когда им это не нужно. Мне нужно, чтобы все секреты раскрылись, и я должен выяснить, что, черт возьми, произошло. Завтра вечером я проведу собрание. Прежде чем я рискну реформировать Синдикат, я собираюсь выявить дьяволов. Это собрание будет первым в своем роде. Я думаю, пришло время поговорить с Маццоне.

— Ты говоришь как настоящий лидер.

Я киваю и принимаю то, что он говорит. Доминик тоже.

— Что ты хочешь, чтобы мы сделали? — спрашиваю я.

— Ну… С этим новым планом в разработке было бы хорошо, если бы вы, ребята, смогли приехать на день, просто на встречу. Мне нужно, чтобы вы были моими глазами и ушами.

Это осуществимо. Я думаю, было бы нормально покинуть остров на день и вернуться на следующий день.

— Я думаю, это было бы нормально. Доминик, а ты? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает он, но не смотрит на меня. Он смотрит на Массимо. — Это тоже может быть хорошей идеей, поскольку я смогу получить некоторые из гаджетов, которые мне понадобятся.

— Отлично. Вы оба нужны мне в D'Agostinos к двум.

— Мы первым делом вылетаем, — говорю я.

— Отлично. Увидимся, ребята. — Он кивает головой и смотрит на нас обоих.

Но его взгляд, который он мне бросает, вызывает беспокойство за Доминика. Он также видит, что Доминик стал другим.

Звонок обрывается, и изображение Массимо исчезает из моего поля зрения. Доминик встает, готовый уйти, и я наблюдаю за ним, действительно гадая, собирается ли он просто так уйти.

Я жду, пока он уйдет, прежде чем последовать за ним и, готовясь к новому спору, окликаю его.

По крайней мере, он останавливается у подножия лестницы и оглядывается на меня.

— Что? Что ты хочешь? — спрашивает он.

— Доминик, неужели так и будет? Что, черт возьми, произошло той ночью?

— Ты мне скажи, брат.

— Ты направил на меня пистолет, — замечаю я.

— Ты вообще-то тоже.

— Ты, блядь, знаешь, почему я это сделал. — Я ни за что не собираюсь стоять здесь и позволять ему заставлять меня чувствовать себя виноватым, когда он должен помнить, что это он первым потянулся за пистолетом, а не я. Ни за что на свете я бы не подумал сделать что-то подобное, если бы не защищал себя в первую очередь. Это единственный выход. — Это не мы. Это не ты и я. Мы не братья, которые так делают.

— Прекрати, черт возьми, прекрати. Не веди себя так, будто ты рядом со мной. Не надо, — говорит он, качая головой. Я в шоке, услышав это, потому что, насколько я понимаю, я был рядом. Я всегда был рядом с ним, когда он нуждался во мне.

— О чем ты говоришь?

— Тристан… У меня слишком много дерьма в голове, чтобы спорить с тобой сейчас. Я не могу этого сделать. Прямо сейчас я должен делать то, что от меня требуется, и творить чудеса. Ни у кого не будет ни единого шанса на надежду в аду, если я не придумаю решение.

— Да, ты прав. У нас нет шансов без тебя. Но узнать, что у тебя на уме, для меня сейчас важнее всего остального. Что происходит, Доминик, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что меня не было рядом?

Он стискивает зубы, смотрит на меня долгим и пристальным взглядом, затем сжимает губы.

— Послушай, я не хочу об этом говорить.

— Дай мне что-нибудь, ты не можешь мне это сказать и просто ожидать, что я приму это и ничего не сделаю. Я хочу быть рядом с тобой, — настаиваю я. — Доминик, пожалуйста, скажи мне, что ты это знаешь.

— Да… Я знаю. Слушай, не беспокойся обо мне. Слишком много поводов для беспокойства, чтобы тратить на меня время.

— Доминик, ты слышал, что я сказал. Я говорю серьезно. Мне важно услышать, что с тобой происходит.

— Нет. Со мной ничего не происходит, — вот и все, что он говорит, а я думаю, что еще я могу ему сказать.

— Мне жаль, — говорю я ему. Я должен ему это, если он думает, что я его обидел. Может, так оно и есть, но я не знаю. — Все, что я могу сказать, — мне жаль. Пожалуйста… скажи мне, как я могу тебе помочь. Я видел, как ты что-то принял той ночью. Ты бы не вел себя так, если бы это не было правдой, и ты бы мог мне доверять.

Он качает головой. — Я ничего не принимаю, — отвечает он, и мы оба понимаем, что это ложь.

— Доминик, я тебя видел. Это были наркотики?

— Нет. Теперь остановись, — его тон говорит мне не давить.

Я не сопротивляюсь, потому что не хочу его расстраивать.

Я смотрю на него в ответ, а он отворачивается и идет вверх по лестнице.

Этот разговор был бесплодным. Из него ничего не вышло, кроме того, что он понял, что я его не поддержал.

Когда я думаю о том, что он мог иметь в виду, я думаю обо всем, что произошло. Для него это было слишком, и нам пришлось сделать дерьмо, до которого мы никогда не доходили раньше.

Я помню, как выглядело его лицо, когда мы похитили Изабеллу, и как он выглядел, когда мы пытали Сашу.

Всем этим дерьмом я не горжусь, даже если я могу стоять здесь и говорить, что я человек, который может раздвинуть границы, чтобы сделать то, что должен.

Мои плечи опускаются, но я заставляю себя держать голову прямо. Я не могу сейчас размякнуть, я должен придерживаться плана. Когда все закончится, если я успею, я разберусь со всем остальным.

По крайней мере, он готов помочь всем, чем может.

Мне нужно увидеть Изабеллу и сообщить ей, что завтра меня не будет.

Раньше я не мог ей ответить, когда она спрашивала, что мы собираемся делать с нами.

Ответ должен был быть таким, как я сказал… мы не можем быть вместе. Кроме того, я пока не хочу ее отпускать, и если у меня есть сегодняшняя ночь с ней, то я проведу ее с ней, делая то, что хочу.

Сейчас мне кажется,