Тема занятий с отцом Астольфом тоже была необычайноинтересной. Он рассказывал о милосерднейшей сфере медицины anaesthesia, чтопо-гречески означает «бесчувствие». Бренное наше тело устроено наподобиекрепости, все ворота которой охраняются сторожевыми псами. Имя им — нервы. Лишьтолько в той или иной части крепости обнаружится вражеский агент, либоукрепления подвергнутся атаке неприятеля, псы громко лают — подают сигнал,который невозможно пропустить. Этот сигнал и есть боль. Таким образом, главнаямиссия боли благотворна. Но с не меньшей яростью псы набрасываются и на тех,кто пытается исправить разрушения, причинённые ранением или болезнью. И тогда больпревращается в помеху, доставляющую тяжкие страдания и даже способную лишитьжизни.

С незапамятных пор лекари пытаются приучить цепных псовнашего тела к дисциплине — чтоб они вгрызались только во врагов, но не вдрузей. При хирургической операции, дабы ослабить терзания и метания больного,ему можно дать смесь опия и тёртой мандрагоры, что погружает страдальца всонное и бесчувственное оцепенение. Но дозу следует соотносить с состояниемпациента. Если он недостаточно силён, сон может оказаться вечным. От слишкомбольшой порции опиата умер Авиценна, великий медик Востока. Его последователи,арабские лекари, протирают раненое место губкой, смоченной в растворе гашиша —это тоже даёт облегчение. Ту же губку можно приложить к лицу оперируемого, и,надышавшись дурманного аромата, он засыпает. А в Англии с давних времёнизвестен дуэйл — порошок из желчи кастрированного кабана, латука, болиголова,белены, брионии и корня мандрагоры.

Некоторые отцы церкви заявляют, что применениеобезболивающих средств противно религии, ибо нельзя при помощи хитроумныхуловок уклоняться от испытаний, которые ниспосылает нам Господь. Но отецАстольф полагает, что нельзя требовать от слабой человеческой плоти слишкоммногого. Не всем, как ему, ниспослан дар исцеляющей молитвы, а долг врача — нетолько лечить больного, но и по мере сил избавлять его от лишних мук.

Мало кто из докторов обучен науке обезболивания. Тем ценнеедар, вручённый мне добрым монахом: белое маковое молочко, из которого можноизготовить сонный эликсир «морфин», а также все прочие необходимые дляанестезии ингредиенты. В том числе я получила великое сокровище — настоящийкорень мандрагоры, удивительно напоминающий формой человеческое тело.

Растение это встречается редко, и доставать его надо спревеликой осторожностью, ибо, как говорят, оно страдает и даже кричит, когдаего выдёргивают. Крики эти будто бы способны лишить рассудка всякого, кто ихслышит. Правда это или нет, точно неизвестно, однако на всякий случай кореньизвлекают из земли необычным способом: аккуратно обвязывают растение верёвкой,которую прикрепляют к ошейнику сильной собаки. Потом, отойдя подальше,подзывают пса, и тот вытягивает мандрагору. Кричит ли она при этой процедуре,Бог весть. Отец Астольф, не желая искушать Провидение, заткнул уши и ничего неслышал, а у собаки рассудка нет, так что терять ей нечего.

До ночи мы тёрли, варили, цедили, выпаривали — и получилипузырёк спасительного зелья, которое мне очень пригодится. Теперь мой учительспит, а я решила записать всё, что нынче узнала.

25 марта, суббота

Двадцать восьмой день плавания.

Вот ещё один разговор с отцом Астольфом, состоявшийся встранных обстоятельствах, но о них позже.

Монах стал объяснять мне, почему на старости лет решил статьморским капелланом, хотя вся его предшествующая жизнь проходила на суше.

Корабль, сказал он, это образ всего человеческого мира,окружённого пустотой и ужасом Вселенной. Притом образ мрачный, не согретыйтеплом любви, ибо здесь мужчины оторваны от лучшей части своего бытия — жён,детей, матерей. Мужчины без женщин — это проявление всего худшего, что есть вчеловеке. Как и женщины в отрыве от мужчин. Недаром протестантские вероучители,среди которых было много людей мудрых и достойных (очень смелое утверждение вустах католического пастыря), выступали против мужских и женских монастырей,где часто процветают сухое изуверство или истеричный фанатизм. В соединенииполов, в семье заключена великая мудрость Божья. Любящие супруги гасят друг вдруге злое, подобно тому как в арифметике перемножение минусов обращаетсяплюсом. Самая отвратительная разновидность людского сборища — это мужчины,соединившиеся для какого-нибудь лихого дела вроде войны или разбоя. Но на землесолдат или разбойник всё же не находится в отрыве от большого мира, где естьубежища в виде церквей, мирных хижин или святых мест, источающих благодать. Акорабельный экипаж бесприютен и безнадзорен, это плавучий вертеп всевозможныхгрехов и злых помыслов. Особенно сие верно в отношении корабля корсарского, накотором собраны люди, почитающие себя христианами и добропорядочнымигражданами, однако стакнувшиеся ради грабежа и убийства. По мнению отцаАстольфа, корсар ещё гаже пирата, поскольку тот ощущает себя изгоем и знает,что на берегу его ждёт виселица. Корсар же возвращается домой со спокойнойсовестью и чувством выполненного долга. Самых алчных и удачливых земная властьщедро награждает и провозглашает героями.

Дослушав до этого места, я не удержалась и спросила: «Есливы считаете тех, кто плывёт с нами, мерзавцами, зачем вы здесь?»

Он удивился: «А где ж ещё быть пастырю, если не с заблудшимиовцами? Я врачеватель, исцеляющий души от зла. Моё место там, где самоегноилище. Не в монастырском же мне саду сидеть — благочестивые книги читать дадухом умиротворяться?»

Тут важно пояснить, что во время этой нравоучительной беседымы оба сидели верхом на боцмане Выдре. Это злой человек бешеного нрава. Егобоятся все матросы, что для дисциплины, наверное, и неплохо. Скверный характерВыдры, как объяснил отец Астольф, объясняется душевным недугом. Боцманподвержен судорогам эпилептического свойства. Сегодня с ним приключился сильныйприпадок, так что у меня получилось практическое занятие по падучей болезни.

С бьющимся в корчах эпилептиком следует обходиться вот как.Спеленать руки и ноги, чтоб он не нанёс себе вреда; вставить в рот палочку воизбежание прикуса языка; потом лить на голову студёную воду.

Пока монах живописал мне мерзость корсарства, я всё времятонкой струйкой лила боцману на темя воду из кувшина. Выдра хрипел, грызпалочку, на губах у него пузырилась пена.

26 марта, воскресенье

Двадцать девятый день плавания.

Мы плывём уже целый месяц, а конца всё не видно!

Наконец меж туч выглянуло солнце — и опять не с той стороны,где ему следовало. Логан объяснил, что мы сейчас «спускаемся» под норд-вестом кзападу, чтобы потом «подставиться» под послеполуденный зюйд-ост. Я с уныниемнаблюдала, как резво мы «спускаемся», отдаляясь от утреннего солнца и,следовательно, африканского берега.