Из-за воскресенья учёбы не было. Отец Астольф служил морскуюмессу и исповедовал команду. Всякий раз после этого он делается бледным иизмождённым, ибо принимает на себя грехи сорока с лишним человек. Монахзалезает в койку и долго лежит лицом к стене. Трогать его в это время неследует.

27 марта, понедельник

Тридцатый день плавания.

Снова густая облачность. Хороший бриз. Я теперь сама умеючитать показания лага — мы прошли за сутки целых 150 миль.

Единственное маленькое происшествие за день. Матрос попрозвищу Барсук, очень смешливый, так безудержно хохотал на шутку кого-то изтоварищей, что у него выскочила челюсть. Теперь уж покатывались все вокруг, абедолага лил слёзы и мычал. Отец Астольф по-латыни объяснил мне, что нужнонанести короткий, точный и сильный удар, чтобы сустав встал на место. Нопоказать, как это делается, не мог, а мне нечасто доводилось бить людей полицу. Лишь с одиннадцатого или двенадцатого раза я наконец попала кудаследовало. У Барсука вся физиономия в синяках, но он на меня не обиделся, а,наоборот, очень благодарил. Теперь если кто-то вывихнет челюсть, думаю, мнехватит двух-трёх ударов.

Господи, где же барбарский берег? Капитан и штурман уверяютменя, что до него осталось совсем недалеко.

28 марта

Тридцать первый день плавания.

ТРЕВОГА!

Сразу про главное.

Минувшей ночью я не спала. Готовила эликсиры, декокты ибальзамы по инструкции, составленной отцом Астольфом. Самого его в каюте небыло. Он сейчас опекает юнгу Ракушку, который последнее время всё плачет итоскует по дому.

Пушечный люк был нараспашку, потому что тепло.

Вдруг снаружи влетела Клара, села на стол и беспокойнозаклекотала.

Я была увлечена своим делом и ласково отстранила её: немешай! Но попугаиха схватила меня клювом за рукав — будто тянула куда-то.

Минуту или две я её бранила и пыталась прогнать, но потомсдалась. Клара почти всё время спит, мы с ней редко видимся, и, если ей хочетсясо мной прогуляться, почему бы нет?

«Ну хорошо, — сказала я. — Вот моё плечо. Пошли на палубу».

Наверху было чудесно. Я встала на юте, щурясь от лучейвосходящего солнца. Клара тревожно похлопывала крыльями, мешая мне любоватьсязарёй. Внезапно я сообразила, что мы опять идём на запад. Что же этополучается? Всякий раз, когда у меня есть возможность сориентироваться посолнцу, оказывается, что «Ласточка» на галсе, противном курсу?

На вахте стоял Друа, второй лейтенант. Я спросила, давно лимы движемся в эту сторону.

«Давно», — рассеянно ответил он и вдруг переменился в лице —будто чего-то испугался или о чём-то вспомнил.

«Почему?!» — воскликнула я.

«Таков приказ капитана», — пробормотал Друа и отвёл взгляд.

Хорошо, что у меня хватило ума сдержаться. Я изобразилазевок, пробормотала «ну-ну», и он успокоился.

Но не успокоилась я.

В восемь часов, дождавшись, когда сменится вахта, я сноваподнялась на квартердек. Там был Гош, старший помощник. Поболтав с ним о том, осём, я как бы между делом поинтересовалась, не менялся ли курс.

Он флегматично ответил: «Как плыли, так и плывём».

Сердце у меня сжалось.

«И вчера? И позавчера?» — как можно равнодушней спросила я.

«Да почитай две с лишком недели».

То есть, с тех самых пор, как английский шлюп заставил насповернуть на запад!

Я кинулась к монаху, рассказала ему о невероятном открытии,которое сделала благодаря глупышке Кларе, позвавшей меня на прогулку.

«Я ничего не смыслю в морском деле, сын мой, — ответилдобряк (он никогда, даже наедине, не обращается ко мне, как к девице). — Вамлучше задать этот вопрос кому-нибудь сведущему».

Но кому? Гарри Логан, которого я считала приятелем, врал мнетак же, как Дезэссар!

Я разбудила Клеща, который перед обедом всегда спит дляулучшения аппетита. Он долго не хотел открывать, лязгал ключом (дверь у него вкаюте крепкая, с хитрым замком). Наконец впустил, выслушал, но без интереса.

Если мы две недели плывём на запад, держа хорошую скорость,мы должны были преодолеть 4000 миль, втолковывала я писцу. За это время можнодоплыть до Вест-Индии!

«Вы говорите глупости, — отрезал тупица. — Курс плаваниястрого установлен и может быть изменён лишь при чрезвычайных обстоятельствах,как то: бунт, эпидемия, ураганный ветер, пожар на борту, кораблекрушение.Ничего вышеизложенного не произошло, а значит, и курс не менялся».

Когда я изложила свои доводы ещё раз, он пожал плечами ивыпроводил меня за дверь, сказав: «Если и так, какая разница, где охотиться надобычу? В Вест-Индии, она даже обильней».

Он ведь не знает, зачем «Ласточка» плывёт в Сале. Или плыла?Мой бедный отец!

Ну, Дезэссар, я вытрясу твою лживую душу!

Слова про «глупышку Клару» оставляю на совести Летиции. Нестану сетовать на человечью неблагодарность, мне к этому не привыкать. Лучшерасскажу, как у меня самого открылись глаза.

Сначала они открылись в буквальном смысле. Чуть не целыймесяц я беспечно продрых на своём насесте, наслаждаясь ветром, простором,дыханием океана. Веки смыкались сами собой, и требовалось усилие воли, чтобыразлепить их ради ежедневного облёта корабля — подкормиться, проведать моюпитомицу, осведомиться о событиях за день по её дневнику.

Но вдруг, как это всегда со мной бывает в длительномплавании, однажды ночью я пробудился свежим, бодрым и почувствовал, что спатьбольше не хочу и не могу. После долгой череды хмурых дней небо было ясным,усыпанным яркими южными звёздами. «Ласточка» мирно скользила посеребристо-чёрному мрамору океана, оставляя за кормой ровный след.