– Мне такой способ нравится, – рассмеяласья. – Эмма, а ты Тарасу ящик шампанского поставишь?

– Уже! Вчера отправила. Я, Саша, чтоб ты знала, своеслово всегда держу, по крайней мере пока это от меня зависит.

– Эмма, а когда ты успеваешь писать?

– Да в любую свободную минуту, я прямо как ненормальнаястала. Ты на компьютере умеешь?

– Нет, у меня машинка электрическая.

– Фигня! Надо компьютер осваивать, вот освоишь –заколбасишься. А я много времени в самолетах провожу или в машине и там сюжетыпридумываю. Или, предположим, я героя какого-нибудь выдумаю, ну хорошего,конечно, и вроде в него влюбляюсь. И у меня тогда такой кайф. Понимаешь,этот-то мужик уж точно будет делать все так, как мне надо… Ну я иоттягиваюсь, – смущенно призналась Эмма. – Ты только не смейся. И вообще,я от этих книг торчу! Помню, первый раз взяла в руки готовую книжку – чуть неуписалась от радости. Но уж точно говорят: «Бодливой корове бог рог не дает».Писать-то хорошо у меня никак не получается. Я даже думала в Литературныйинститут поступить, но один умный мужик сказал, что научиться хорошо писатьнельзя, это дело природное. А ты как думаешь?

– Ну откуда я знаю…

– Ладно, не бери в голову.

– Эмма, а у тебя на Майорке свой дом?

– Ага. Только ты про это не трепись, ладно? Я про негоникому не говорю, а то давно б уже отныкали… Я сказала, а ты забыла,договорились?

– О чем забывать-то? Я уже и не помню.

– Наш человек! Слушай, а что за колечко у тебя такоеинтересное, сроду таких не видела. Дай посмотреть! Класс!

– Это мне от бабушки досталось.

– Так оно вроде не старинное.

– Да. Это от Картье.

– Круто! – рассмеялась Эмма. – Кстати, давайпаспорт, а то забудем!

Я протянула ей паспорт. Она раскрыла его.

– Так, Ордынцева Александра. Ордынцева? Слушай, а ГлебОрдынцев случайно не твой муж?

– Случайно мой.

– Ну блин! Охренительный кобель! Я как раз в больницележала, когда «Частного сыщика» крутили! Да, подруга, я понимаю, что ты от негоноги сделала… Сплошная головная боль!

– Нет, я бы сказала – сплошной геморрой!

– Сочувствую. – Она посмотрела на часы. –Хорошенького понемножку. Сейчас я тебя отвезу, и дальше мы держим связь. Тыпока можешь не работать, закругляй свои дела в Москве. Кстати, тебе бабкинужны? Могу проавансировать.

– Нет, спасибо, пока не нужно.

Я никому ничего не говорила о внезапном богатстве. Меня онопугало. Зато разговор с Эммой подействовал на меня умиротворяюще. Я успокоиласьи по зрелом размышлении пришла к выводу, что все оскорбления, брошенные мне влицо Глебом, были от бессилия и растерянности. Он просто еще не умел жить безменя. Ничего, скоро научится. Дело нехитрое.

Вечером мне позвонила Уля:

– Где ты, блудная дочь? Тебе не стыдно? Совсем забыламеня!

– Мне стыдно, Улечка, правда, но тут столько всегослучилось.

– И у тебя нет потребности со мной поделиться? Нашладругую конфидентку?

– Никого я не нашла, просто… Понимаешь, бабушка умерла.

– Ох, Санька, прости, я ж не знала. А ты даже напохороны поехать не смогла, вот свинство! Но это очень печальное событие, арадостные есть?

– Есть! Давай я завтра к тебе приеду и все расскажу! Акак твои дела? Как Сигизмундыч?

– Да все то же: вздохи, комплименты, изредкапоцелуйчик… Да черт с ним, лишь бы деньги платил. Он, сучара, что-тозадерживает гонорар, а у меня тачка сдохла окончательно. Я без нее как без рук,вернее, без ног. Сама понимаешь. Когда ты завтра сможешь приехать? Мне бы лучшево второй половине дня.

– Договорились! Я приеду часам к трем-четырем.

– Только не надуй меня в очередной раз.

– Клянусь!

– Ну то-то же!

Меня вдруг осенило. Я подарю Уле машину! Да, да, конечно,это гениальная идея. Я могу сейчас подарить ей хоть «мерседес», но «мерседес»она просто не примет, а вот новенькие «Жигули» – это в самый раз. Такая суммане будет ее морально обременять.

Я уже представила себе, как завтра поставлю новую тачку унее под окнами, выведу старшую подругу на балкон и скажу: «Смотри, Улечка,какая машина! И вот тебе от нее ключи!» Или нет, лучше так: я под каким-нибудьпредлогом выведу ее во двор, подойду к машине, открою ее и скажу: «Мы едем вресторан, обмыть твою обновку!» «Мою?» – остолбенеет Уля.

И я радостно рассмеялась при одной только мысли о том, какона удивится! Уж кто-кто, а она заслуживает такого подарка! Это Глеб, какоказалось, не заслуживал всей той любви, которую я ему отдала. Нет, о нем ябольше ничего не хочу знать. Суметь бы еще выкинуть его из памяти, стереть…Хорошо бы попасть в небольшую аварию, стукнуться башкой и заработать легкуюамнезию, как в сериалах, но такую, чтобы все другое помнить, а Глеба забыть…Вот дура, сказала я себе. У тебя есть воля? Есть. Но с другой стороны, сейчасдаже телевизор включить нельзя, чтобы не наткнуться на его рожу, и во всехжурналах – он… Ничего, на Майорке, наверное, нет ни наших журналов, ни нашеготелевидения – с глаз долой, из сердца вон. И вообще, пошел он! Лучше помечтаю,как удивится Уля… И как обрадуется! А чего зря мечтать, с самого утра завтрапоеду в автомагазин и куплю… Я куплю ей «девятку», там же, где Глеб покупал,нам все мгновенно тогда оформили.

Эта мысль показалась мне такой удачной, что я развлекаласебя ею весь вечер, старательно отгоняя воспоминания о последней встрече сГлебом. Я едва дождалась утра, оделась во все новое и поехала покупать машину.

Я вошла в автосалон богатой дамой, а вышла еще более нищей,чем была раньше. На моей карточке не было ни цента! Я чувствовала себяоплеванной, продавец с такой явной жалостью смотрел на меня… Но черт с ним, спродавцом… Что же это все-таки значит? И вдруг у меня в голове словно зажегсясвет.

Миша Цейтлин! Миша, милый молодой человек, который занималсябабушкиными делами. Это он устроил так, чтобы я не смогла приехать к ней иоформить все как надо. Он безусловно запудрил бабушке мозги, ведь в концеконцов она могла завещать свое имущество и деньги кому угодно, но он внушил ей,что так выгоднее, не надо платить какие-нибудь налоги, он вынудил ее продатьквартиру, перевел ее деньги на мою карточку, которую наверняка он же иоткрывал, а как только бабушка умерла, он эти денежки прибрал к рукам. Ничегоне скажешь, ловко!

И ведь я теперь ничего не смогу никому доказать.

Внезапно на меня напал такой хохот, что я с трудом держаласьна ногах. Люди вокруг с недоумением на меня поглядывали. Стоит баба посредиулицы и ржет как ненормальная. И вроде бы не над чем, а она, дура, заливается.Это вовсе не было истерикой. Чем дольше я смеялась, тем легче становилось уменя на душе. Все правильно! Эти деньги были не мои, я их не заработала, этобыла дармовщинка, а дармовщинки в моей жизни не было с тех пор, как погиблиродители. И это урок, хороший урок! Полагаться можно только на себя. Мне дажене было жаль этих денег, только обидно, что не успела подарить Уле машину.Слава богу, что я ничего ей не пообещала.