ужас, а брат Ойле представлял собой скопище всех этих неприятностей.

– Вы идете в Антверпен, и я тоже, – проговорил брат Ойле, – так что нам в любом случае по пути. Другое дело – пойдем ли мы по одной дороге вместе или же мы пойдем по ней порознь. Вот что следует решить, причем как можно быстрее.

– Ладно, – сказал Эберхардус, махнув в досаде своей здоровенной ручищей, – вас же таких не переспоришь.

– Отлично, – обрадовался брат Ойле и потер ладони (они были у него потные – верный признак плута). – Задавайте ваши Questiones[11], да не ленитесь, подбирайте сложные. Я магистр абсолютно любых наук, когда речь заходит о том, чтобы набить себе брюхо.

– Хорошо, – медленно проговорил Сарториус, – в таком случае скажи: сколько дней прошло от Адама и до сего дня.

– А кто-нибудь это подсчитывал? – уточнил брат Ойле.

– Ученые мужи неоднократно производили подобные подсчеты, и в какой-то момент из этих подсчетов родилась внебрачная дочь Арифметики и Астрономии, да только вот в отличие от многих внебрачных детей, она не обладала большим здоровьем и вскорости скончалась, но кое-какие следы ее пребывания в нашем мире сохранились. Их можно отыскать в книгах, где едва ли встретишь с десяток знакомых слов, но следует приложить немало усилий, – сказал брат Сарториус.

– Что ж, видать, все эти ученые мужи потратили свою жизнь впустую, если так ни до чего не досчитались, – сказал брат Ойле.

– Они выполняли работу Адама, – отвечал на это брат Сарториус.

– Какова же работа Адама?

– Познание этого мира.

– Разве можно познать этот мир?

– Суть не в том, чтобы познать его до конца, ибо он бесконечен и бесконечно изменчив, а в том, чтобы заниматься этим бесконечно.

– У всего есть конец, как известно, – сказал брат Ойле, – так что работа Адама бессмысленна, ведь он познает то, что будет уничтожено.

– Так сколько дней прошло с того дня, как Адам получил свое задание от Господа? – повторил вопрос брат Сарториус.

– Семь дней, – сказал брат Ойле, – и ни днем больше.

– Какая наглая ложь! – вскричал брат Эберхардус. – Да только с именин преподобного Ханса ван дер Лаана прошло не менее семи раз по семь дней, а он говорит нам, что от времен Адама прошло не более.

– День Господа – не то, что наши дни, – сказал брат Ойле, – а если вы не верите, спросите его сами.

– Да как мы его спросим?

– Ответы есть, – сказал брат Ойле, – потому что Господь заключен внутри книги. Стоит лишь раскрыть эту книгу – и Господь выйдет наружу и поговорит с нами.

– Такое невозможно, – сказал брат Эберхардус, но брат Сарториус призадумался, потому что похожие мысли и ему приходили в голову.

– Но Писание составлено на языке священном, который трудно постигаем, – сказал наконец брат Сарториус, – а некоторые места затемнены, ибо человек существо безнадежно падшее.

– Да кто сказал, что человек – существо безнадежно падшее? – возмутился брат Ойле. – И разве не для человека, каким бы он ни был, составлены все эти книги? Так отчего же они скрыты от человека и застегнуты на замки?

– Чтобы не портились страницы, – сказал брат Эберхардус. – Это же очевидно. Вот в позапрошлом году дурачок Геере ночевал у нас в кухне и так хотел угодить, что подкладывал и подкладывал дрова, и в результате устроил большой пожар, а когда пожар тушили, то еще и водой все залили, так что две стихии разом объединились и пытались уничтожить все хорошее в доме причта.

– Какой молодец этот пожар, – заметил брат Ойле и покачал ногой.

– И после этого пожара обнаружилось, что у некоторых книг обгорели только обложки, а страницы остались невредимы, – продолжал брат Эберхардус. – Вот что я хочу сказать. Если бы и мир был книгой, а я – Господом, я бы держал его закрытым и застегнул бы на застежки, чтобы он случайно не повредился. Потому что в один из дней Господа, о которых ты говоришь, случается потоп, а в другой день может случиться и пожар, и что тогда станет с миром?

– Известно что, – сказал брат Ойле и дунул. – Но поскольку мир стоит распахнутый, как створки алтаря, а Господь, наоборот, сидит взаперти внутри книги, то и происходят разные непотребства. Однако задавайте следующий вопрос, если хотите узнать на него ответ.

– Далеко ли до неба? – спросил брат Эберхардус.

– Близко, – не задумываясь, отвечал брат Ойле. – И это очень легко доказать. Когда ваш настоятель говорит вам, чтобы вы молились, вы молитесь тихо, бормочете и мямлите, а иногда и вовсе молчите, однако ж на небесах все слышат и все видят.

– Не только на небесах все слышат и видят, – прошептал брат Сарториус.

Брат Ойле замолчал, а потом сказал еле слышно:

– Лес видит, поле слышит.

С этими словами он вдруг превратился в сову и улетел.

Сарториус очнулся у себя в постели. Брат Эберхардус в чистой одежде, с тщательно вымытыми руками, сидел рядом с ним. Он был босой. На коленях у него был расстелен платок, на платке стояло небольшое блюдо с тонким сухим печеньем. Он хрустел печеньем, поглядывал то в окно, то на Сарториуса, и было ему совсем не скучно вот так сидеть и ничем не заниматься.

Сарториус пошевелился в кровати. Брат Эберхардус тотчас переставил блюдо на столик, встал (платок упал с его колен на пол), подошел к кровати вплотную и потрогал лоб Сарториуса, как часто делал и в прежние времена, когда Сарториус хворал.

– Моя прежняя болезнь вернулась? – спросил Сарториус.

Эберхардус пожал плечами:

– Кто ж знает. Я-то не доктор.

– Это ты принес меня в город?

– Нам с тобой пришлось заночевать в поле, а ночью было холодно. Злую шутку сыграл с нами тот человек, брат Ойле, – сказал Эберхардус.

Сарториус вздрогнул, заслышав это имя:

– Да и человек ли он?

– Есть ли разница? – сказал Эберхардус. – Плохо лишь то, что он нас с тобой задержал своей болтовней.

– В самом деле, – медленно проговорил Сарториус, – велика ли разница, кто с тобой говорит: ангел или дьявол, человек или сова… Но сказал он одну очень странную и вместе с тем одну очень верную вещь.

– Это про семь дней-то?

– Нет, про то, что мир – это книга…

Видно было, что новая мысль, как закваска: упала на болезнь, сидевшую внутри Сарториуса, и принялась расти и разбухать. И Эберхардус подумал, что Сарториус теперь опять замолчит на несколько недель. Но мысль уже успела разрастись и оформиться, и Сарториус сказал:

– Я думаю, нам нужно открыть книгу и впустить в