делить ни постель, ни имущество, а теперь вот собрались забрать в могилу золотое кольцо. Зачем ей кольцо на том свете-то? Предъявить Святому Петру на входе – мол, вот она я, такая-сякая, была верной супругой Стааса Смулдерса, стеклодува, и кольцо это ныне покойный, а тогда вполне себе живой Смулдерс преподнес мне за то, что я его верная супруга и отлично готовлю олеболлен и апплтаарт, – так, что ли? Нет, говорит Пепинус, кольцо ей на том свете ни к чему, потому что Святой Петр и сам Господь прекрасно знают, что она готовила для Смулдерса олеболлен и апплтаарт. Тем более что сам Стаас Смулдерс опередил свою супругу на несколько лет и успел обо всем уже доложить и Господу, и Святому Петру, и любому другому обитателю рая, у кого достанет терпения его слушать. Так зачем ей кольцо? А мне, говорит Пепинус, оно очень даже пригодится.

– Вот уж не думал, что Пепинус способен говорить столь красно и связно, – заметил Эберхардус.

Сарториус нетерпеливо махнул рукой:

– Может, он и не так связно говорил, но уж точно в таком смысле. И вот, значит, Пепинус замолчал и как бы прислушался. А потом с лица прояснился, весь засиял, головой затряс и говорит: «Спасибо тебе, Господь. Я знал, что ты меня поймешь и одобришь». И полез в гроб – стаскивать с пальца вдовицы то колечко.

– И что?

– Ничего. Я вышел из-за колонны и говорю ему: «Что это ты делаешь?» А он отвечает, да злобно так: «Поправляю покрывало».

– Так, может быть, он вправду поправлял покрывало, а ты на него осерчал, – сказал брат Эберхардус. – Да каша-то остынет! Что ты, в самом деле! – Он всплеснул руками. – Увлек меня рассказом, я и следить перестал, чтобы ты кушал. Давай, рассказывай и ешь. Скажешь фразу – заешь ложкой. Так всю кашу и осилишь. Давай, давай.

Сарториус проглотил еще одну ложку.

– Я эту историю тебе рассказал не про колечко и не про пироги вдовы Смулдерса, а про то, что люди вроде Пепинуса, когда разговаривают с Господом, сами же за Господа и ответы придумывают. И тем весьма утешаются. А что бы Господь сказал на самом деле по поводу этого колечка – тут еще поди угадай. Но если внимательно читать Библию, то угадать гораздо легче. А если Библию действительно раскрыть, то Господь и сам из нее выйдет, тогда уж и нам не придется ничего решать – он сам во всем разберется.

– Мудрено рассуждаешь, – сказал Эберхардус.

– Да вопрос-то простой – переложить Библию на народный язык, – сказал Сарториус.

Ложка заскребла о дно миски.

– Все, – Сарториус отложил миску.

– Не все, – забеспокоился Эберхардус. – Доешь до конца. Выскреби. Ну, давай.

– Сам доедай, я больше не могу.

– Как скажешь. – Эберхардус энергично провел ложкой по миске, собирая остатки каши.

– Народный язык называется «язык языческий», то есть – «нехристианский», а на германском наречии это будет «дьюдиска цунга», – сказал Сарториус. – Но если позволить этому языку заговорить языком Библии, то он как бы получит крещение и перестанет быть языческим.

– М-м, – сказал Эберхардус.

– Но сами мы с тобой в этом не разберемся.

– Точно, – сказал Эберхардус. – Затея с самого начала была невыполнимая.

– Поэтому нам понадобятся ученые люди, – продолжал Сарториус.

– И где мы их найдем? – Эберхардус вдруг забеспокоился. Брат Сарториус выглядел очень уж уверенно.

– Как это «где»? – улыбнулся Сарториус. – Конечно в аду!

5

Ангелиус, Эберхардус и мрачный брат Герретье вместе с полумонахом Пепинусом и составили братство, названное Небесным Иерусалимом Святого Иоанна Разбойного. Главой братства был Сарториус, целью – раскрыть книгу и впустить в мир Иисуса, а средством для этого избрали путешествие в ад. А для того чтобы попасть в ад, следовало свести близкое знакомство с обитателями ада.

Поначалу в братстве было лишь трое, но брат Сарториус предложил ввести в число членов брата Герретье и выдвинул такие обоснования: брат Герретье ненавидел всех людей, особенно живых, но хорошо разбирался в типах характеров и всегда мог с точностью до грана определить, в каких пропорциях и какие пороки составили особенность личности того или иного человека. Ведь если добродетель всегда едина и неделима, то пороки обладают множеством разновидностей и подвидов, и если добродетель сама по себе девственна и всегда равна самой себе, то пороки, подобно людям, вступают то в законные браки, то в случайные связи, подчас противоестественные, подобные союзам людей и мартышек, изображенных в запрещенной книге. Все эти разновидности и порожденные от их союзов подвиды и умел различать невооруженным глазом брат Герретье и запросто мог их классифицировать и разложить, так сказать, по коробкам. Он часами мог рассуждать об их свойствах и различиях. К примеру, незаконнорожденные дети похоти и зависти так же отличались от законнорожденных детей той же похоти и себялюбия, как бастарды герцога Нассау от его же кровного наследника, а противоестественные отпрыски чревоугодия и скупости не шли ни в какое сравнение с отвратительными, но гармоничными в своей омерзительности потомками гордости и жестокости.

Более того, брат Герретье даже брался составлять гербы для порочных людей (а это, собственно, все люди на свете), и на этих гербах он особым геральдическим способом отображал наиболее характерные пороки в их сочетании, а иногда и противопоставлении, и, таким образом, у него составилась особая книга, которую следовало бы убрать в сундук с запретным. Фактически для каждого из знатных горожан, а также и из духовного начальства, были им нарисованы подобного рода гербы. Брат Герретье сделал это просто ради интереса, а также для того, чтобы лучше изучить человеческую природу и передать свои познания другим братьям.

Он часами мог толковать эти изображения: вот жадная свинья, а вот осел ленивый, гневливый носорог бодает зайца, змея завистливо сплела петлю на шее волка, а волк скупой кусает обезьяну.

– Здесь волк символизирует лжепророка, – объяснял брат Герретье, – а леопард, запятнанный с головы до ног, изображает из себя представителя древнего рода, но все это обман, на что указывает ворон. Ворон – покровитель обманщиков. Ведь именно ворон обманул Ноя, сообщив ему, что воды потопа схлынули, хотя это было и не так.

– А почему Ной вообще доверился ворону? – спросил брат Ангелиус. – Ворон-то весь черный, а голубь – белый. Они совсем по-разному выглядят.

– Возможно, Ной этого не знал, – предположил брат Эберхардус. – Человек не может знать все.

– Когда Ной собирал животных в ковчег, он как бы заново выполнял работу Адама, – покачал головой брат Сарториус. – Адам изучал сотворенных Господом и давал всему живому