В ту ночь Расти порушил все нормы и правила эфира. Четыречаса подряд он крутил "Ватеринг Хейтс", надеясь, что телефон зазвонитеще раз. Не зазвонил.

Тихое "дзын-н-нь" ненастроенной электрогитарнойструны слабым эхом отдалось от кирпичных стен лестничной площадки. Паранесбалансированных тонов и — тишина.

На весь свет знаменитый гитарист Джон Берилл, в смысле —Джонни Ви, то бишь — Джонни Вайолент, сидючи на ступеньке, настраивал свойвишневый Стратокастер 1969 года выпуска. Вышеупомянутая площадка была пустая,холодная… самое место посидеть пару минут в одиночку перед крутейшим в жизнишоу. Нет, ясен перец, в лос-анджелесском "Колизеуме" и раньше немалокоманд зажигало, но этот-то концерт в международной телетрансляции крутитьбудут! Коли все по плану пойдет, так шоу это Джонни Вайолента и его"Коксовый пульс" до уровня "Ю-Ту" поднимет, не ниже. А то идо "роллингов". А может — и до "битлов".

Он еще три струны натянул, к четвертой уже подбирался — ивдруг за спиной зацокали шаги. Он сердито сощурился. Обернулся поглядеть — укакой сволоты наглости хватило прямо перед шоу его доставать.

У Джилл. У родной жены.

— Вот ты где, — сказала она тускло. Уселась ступенькой выше.Поддернула юбчонку. — А я-то тебя больше часа ищу.

Фигура у Джилл классная, но на физию — ничего особенного. Ссамого начала с Джонни была, теперь ей к сороковке уже. И очень заметно, налестнице — полумрак, и то видно, глаза у Джилл — усталые, сильно припухшие, а вуголках — "гусиные лапки", временем, как лезвием, прочерченные.

— Искала — нашла, — буркнул Джон, подтягивая четвертуюструну через порожек к головке.

Кому, собственно, как не Джилл, к нему и соваться — да послетакого еще и в живых оставаться? Ведь у Джонни Вайолента — две славы, одна —рок-гитариста из лучших на земле, а вторая — парня взрывного нрава и не самогодолгого терпения. Кто б другой — не Джилл — к нему сейчас полез, так этоткто-то через минуту уже билеты домой бы заказывал. Только вот… право-то Джиллимеет, да не похоже это на нее, перед концертом его напрягать.

Он еще в забегаловках трехгрошовых, в"эль-мокамбах" и "нагз-хэд-нортах" разных за бутылку пивкаи мелочишку карманную играл — и то перед выступлением всегда смыться старался,уголок потише приискать и зависнуть там, как в убежище каком. Там гитару можнонастроить. Или — струны подтянуть. Песню новую сочинить, подкуриться слегка, дамало ли — просто с мыслями своими наедине посидеть. А теперь, когда у командыего за плечами — шесть "дважды платиновых", теперь это и еще важнее,чем когда-то, — побыть в одиночестве, подготовиться к концерту.

Джон к Джилл обернулся, но в глаза глядеть ей не стал.

— Че надо? — поинтересовался раздраженным голосом, в смысле— чего пристала?

— Извиняюсь за беспокойство. — Она неуверенно улыбнулась. —Поговорить надо.

— Подождать нельзя?

— Нет, Джонни. Нельзя.

— Лады. — Он искренне старался просто не послать ее на хрен.Вытащил пятую струну из пакета, стоявшего на ступеньке у ног, — тонкая стальнаяпроволока змейкой обвилась вкруг сжатого кулака. — Про что говорим?

— Про сиэтлское шоу завтра вечером.

Они после сегодняшнего концерта через все побережье полетят— отыграть в заштатном зальчике в пригороде Сиэтла. Джонни с командой часто такделает, с одной стороны — перерыв в графике турне, с другой — еще и паблиситинеплохое.

— И что там такое? — спросил Джон.

— Ты сказал — это только для ребят и нескольких лучшихтехнарей.

— Как сказал — так и есть, — огрызнулся Джон. — Один вечер.В зале — пятьсот мест. Как в старые добрые времена. Присутствуют только парни.

Джилл прикрыла глаза и медленно, глубоко выдохнула.

— Понимаешь… я тут позвонила в отель, хотела узнать,привезли уже твою упаковку "Хайнекена"? А консьержка мне и говорит:МИССИС ВАЙОЛЕНТ за пиво еще днем расписалась!

Зависло молчание — долгое, напряженное. Почему-то Джонвнезапно ощутил, как веет по лестнице теплым сквознячком.

— Ну, ясно, ошибка вышла. — Он постарался сказать этопогромче, скрыть дрожь в голосе.

— Я так не думаю, Джонни. Ты срываешься на ночь в Сиэтл,чтоб побыть С НЕЙ. — Последние слова отрикошетили эхом — и стихли. — Ведь так?

— Полегче, милая. — Джон уже напрягся. — Все совсем не так.

— Ты меня тут полегче-не-милуй, — прошипела Джилл сквозьстиснутые зубы. — Я тебе жена, не одна из твоих девок, которым бы только жвачкужевать да пузыри пускать.

— Чего?

— ГОСПОДИ, ты что, совсем за идиотку меня держишь? Я ж сначала турне только за тобой и наблюдаю. ЗНАЮ, как ты гуляешь.

— Да не гуля…

— Заткнись, Джонни. Просто заткнись — и дай мне закончить.

Джон утратил дар речи. Заткнуться ему не советовал еще никтои никогда. Никто и никогда. И Джилл — никогда.

— …Отрицать не имеет смысла. Я в прошлом месяце в Торонтодетектива наняла — за тобой проследить. У меня и фотографии есть.

Бикфордов шнур взрывного норова Джона начал укорачиваться…

— Вот потому я и подаю на развод. — Джилл поднялась. — Всетянула, все надеялась — ты перебесишься, но — нет, больше я ждать не могу.Сейчас надо действовать. Пока еще хватит молодости начать заново. Самой посебе.

Джон отложил гитару — пятая струна еще намотана на руку — ивстал, взбешенный не просто до черта, а до термоядерного состояния.

Глаза Джилл сузились в щелочки, губы сложились в откровеннозлорадную усмешечку.

— И не беспокойся обо мне, Джонни. — Голос просто исходилпренебрежением. — Согласно калифорнийским законам о разводе, мне достаетсяполовина состояния. Уверена, с пятнадцатью миллиончиками уж как-нибудь япроживу.