Ударяя боднями ретивого вороного, мчался князь Владимир Мономах во главе верной дружины на заход. Лёгкое багряное корзно колыхалось на тёплом летнем ветру. Спешил Мономах творить мир, торопился упредить нападение подговариваемых Ярополком ляхов. Следом за ним летел, в мыслях уже потирая руки, с горящими алчностью глазами Давид Игоревич.

Клубилась по шляху густая пыль.

ГЛАВА 41

Трое Ростиславичей, облачённые в нарядные кафтаны, перетянутые золочёными поясами, в поярковых[224] шапках и сапогах доброго тимй, расположились на скамьях напротив строго сдвинувшего смоляные брови Мономаха.

Говорил Рюрик, оба младших брата угрюмо помалкивали. Володарь время от времени озирался по сторонам. Всё здесь, во владимирском княжьем тереме, хорошо знал он с раннего детства. Окно слюдяное, узкое и высокое, сводчатый белёный потолок, широкие столпы, башенки с витыми лесенками и куполами в виде устремлённых в небеса конусов, запутанная сеть длинных коридоров с факелами на стенах, крытый навесной переход в соседнюю домовую церковь — это было родным, своим, близким душе.

— Ещё князь Изяслав дал город Владимир нашему отцу, Давидова же отца перевёл в Смоленск, тамо он и почил, — хрипло говорил Рюрик, стискивая длани в кулаки. — Почто же ты топерича рушишь прежние уставы?

— Отец Давида, покойный Игорь Ярославич, по лествице нашей родовой стоит выше вашего батюшки, князя Ростислава. Его черёд ныне володеть сим городом и старшим быть на Волыни, — ровным голосом твёрдо разъяснял братьям Владимир.

— А Смоленск?! — почти выкрикнул Рюрик. — Себе заграбастал и отдать, чай, не хочешь! А мы, стало быть, уступить Игоревичу должны? Что мы, худородные какие, что ли? Виноваты, что дед наш, Ярославич Владимир, двумя летами ранее отца своего в Бозе почил? Проклятье такое наше родовое, выходит?!

— Я бы разумел тебя, Рюриче, ежели бы ты мыкался без удела. Но ты — владетельный князь, — продолжал гнуть своё Мономах. В чём меня упрекаешь? Не я ли отдал вам Перемышль, Свиноград, Теребовлю? Земли у вас богатые и плодородные. Камень, соль, железо — вон сколь богатства у вас. Дак нет всё мало. — Он сокрушённо вздохнул. — На большее заритесь. Нет, братия! Не бывать тому. Сидите в градах, кои вам определены отцом моим, великим князем Киевским!

— Ну, хоть сёла бы какие нам дал? Помогли ить, упредили тя о Ярополковом лиходействе, — уже мягче заметил Рюрик.

Мономах раздражённо стукнул ладонью по столу.

— Торг тут у нас с вами, что ли?! Не стыдно тебе?!

Рюрик мрачно переглянулся с Володарем. Поняли братья, что ничего им ныне от князя Владимира не добиться.

Все трое дружно встали, слегка наклонили головы в знак почтения к старшему и поспешили покинуть горницу. Уже в переходе Рюрик вполголоса сообщил Васильку с Володарем:

— Имею сведения, сносятся меж собой Владимир и Ярополк. Боюсь, урядятся они. И снова Ярополк Волынский стол получит.

— А Игоревич? — глухо вопросил Володарь.

— Да что Игоревич твой? Куда посадят, тому и рад будет! Вишь, ходит по хоромам, главою качает. Всё в удачу свою сумасшедшую поверить никак не может! — Рюрик злобно осклабился.

— Зять он нам, — напомнил Василько. — Самый, почитай, родич ближний. Сестрица наша Олёнка аж светится, нос дерёт! Как же, княгиня Володимирская!

— Чужая она нам, хоть и сестра, — заметил Володарь. — Говорил с нею давеча. Отмахивается, отвечает одно: «Мне шо? Мужняя я жёнка!» Видел, верно, Василько, в тягости она ныне. Чрево уже большое выросло. Робёнка сожидает. Сына хочет. И, поверь, наши с тобой заботы мало её волнуют.

— Всё ж таки сестрица родная, — не согласился со старшим братом Василько.

Ну дак вот и сиди тогда, сожидай! — рявкнул на него Рюрик. — Может, перепадёт тебе от её что! Пару побрякушек Аннушке твоей в дар пошлёт!

Старший Ростиславич зло сплюнул.

Он мечтал о волынском столе, и обоих молодших братьев, готовых, положа руку на сердце, удовлетвориться нынешними уделами, не понимал.

«Ничего, я вам всем ещё покажу!» — стучала в голове у него лихая мыслишка.

Стиснув длани в кулаки, Рюрик тихо ругнулся.

...Во Владимире Давид Игоревич учинил весёлый пир. Братья Ростиславичи пили мало, сухо благодарили хозяина, с усмешками глядели на гусляров и скоморохов, на сияющего боярина Лазаря, легко сменившего властелина, на Мономаховых ближних людей, на луцкого тысяцкого Жиряту, с лица которого не сходила заискивающая улыбка. Веселились шумно бояре Волынские, пили меды за здоровье нового владимирского князя черниговцы и кияне, смоляне и переяславцы. Смеялись жёны боярские; запрокинув вверх лебединую шею, до слёз хохотала Елена Ростиславна; довольны были купцы и ремественные старосты, коих также позвал Игоревич на пиршество.

Следующим утром Ростиславичи спешно покинули Владимир. Каждый поскакал в свой город. Беспокойно было на порубежье, вот-вот могла разразиться новая ратная гроза.

ГЛАВА 42

Осень и зима прошли без особых происшествий, если не считать мелких стычек на польском пограничье. Но это было обычное дело: то шляхтичи внезапно учиняли нападение на какое-нибудь богатое село на Червонной Руси, то ратники Рюрика, Володаря и Василька в ответ хватали в полон людей в ляшских сёлах, мстя за разорённые веси. Единожды аж до самого Люблина[225] дошли дружины Ростиславичей, окутали город кольцом пожаров. Князь Герман поторопился прислать гонца, начались переговоры. Обменялись ляхи и руссы полоном, створили очередной хрупкий, как стекло, мир. И помчались дальше в обычной круговерти дни и месяцы.

В Свиноград тиуны Володаревы свозили дань, было приятно видеть князю, что дань эта велика. Следовало теперь Володарю усиливать свою дружину, набирать новых добрых воинов, что бы суметь дать по зубам любому ворогу. Мечтал молодой князь о том, чтобы уважали его в соседних землях. Часто вспоминал он Татикия и его речи о союзниках. Хотелось Володарю большей самостоятельности в делах. Владимир-на-Волыни, которого так жаждал Рюрик, его особенно не привлекал. Было дело, княжил он в богатой, залитой солнцем