Тмутаракани, многое понял, сидючи там. Теперь знал: прежде всего свой удел, свою землю надо укреплять и боронить.

Новые стены опоясали Плесненск — городок, залегающий у истоков Западного Буга, также подновлён был детинец в Колодяжене на Буге Южном, на Днестре Володарь срубил несколько добрых крепостей на месте слабо укреплённых поселений тиверцев[226]. Хотин, Бакота, Ушица, Василёв, Звенигород — все эти городки радовали его глаз свежесрубленными городнями, буковыми стрельницами[227] и смотровыми башенками. Наладил Володарь и сторожу — и в сторону половецких кочевий, в степь Кодымскую, и в Горбы, к угорским рубежам посылал он тайных лазутчиков. В Свиноград потекли, побежали ручейками свежие вести из ближних и не очень близких земель.

Князь Владимир Мономах всю зиму провёл на Волыни. В Бродах имел он дважды встречу с Ярополком. О чём говорили меж собой двухродные братья, известно не было, зато вдруг примчался к Володарю посланный тайком во Владимир отрок Улан.

— Мономах с Ярополком урядились. Игоревича обратно в Дорогобуж переводят. Ярополк же Изяславич на старое место своё, на Волынь, возвращается. Клянётся, что верен будет великому князю и сыну его! И что мир на Волыни блюсти будет и молодших родичей не обидит! — объявил запыхавшийся Улан.

Володарь тотчас отправил грамоту к братьям. Астхик и обретавшимся у него в городе людям Ирины и её чадам ничего говорить не стал, да и Улану с Халдеем приказал держать языки за зубами. Тысяцкому велел усилить охрану на городских стенах. Долгими тёмными вечерами, стараясь отвлечься от тревожных мыслей, читал при свете свечи то Библию, то хронику Амартола[228], то Палею. Но покоя на душе не было.

...В один из дождливых вешних дней явился к Володарю с грамотой Ирины старый знакомец Радко: «Благодарна тебе, княже Володарь. Принял детей моих с честью. Прошу теперь: отпусти их во Владимир. Ирина, княгиня Волынская».

Слова были скупы, но за ними чувствовалась глубокая благодарность и, пожалуй, нечто большее. Володарь улыбнулся, он словно снова ощутил на своих устах жаркий Иринин поцелуй.

На мизинце ярко блеснул сапфир. На душе стало вдруг спокойней, внутри Володаря разлилась некая безмятежность, он, как наяву, слышал нежный голосок, с лёгким акцентом растягивающий гласные, шуршание тяжёлых одежд, видел улыбку красавицы-княгини, ловил аромат аравитских благовоний. Тряхнул головой, отогнал навязчивую марь, велел слугам готовить в дорогу возы. Сам прошёл в покои, занимаемые Ириниными отпрысками, показал им полученную грамоту, промолвил:

— Ну вот. Пора, выходит, в путь вам собираться. Матушка ваша по вам истосковалась.

— Сама бы сюда ехала к нам, — неожиданно заявил младший Ярополчич, Вячеслав. — Тут нам хорошо. Не хочу никуда уезжать.

— Да. Тоскливо нам во Владимире будет, — вздохнула с грустью Анастасия. — Бабка наша излиха строгая. А отец... он нас вовсе не замечает.

— Ничего. Подрастёте, станет замечать. — Володарь ласково огладил девочку по белокурым волосам, заплетённым в две тонкие косички. «Похожа на мать. Такая же красавица, верно, будет», — подумалось ему вдруг.

Астхик, привыкшая к детям, расстроилась, узнав о решении Володаря.

— Хорошо с ними. Привязалась. Как будто мои дети, — призналась она князю.

Чад Володаревы люди проводили до Бужска. Князь вместе с Астхик и маленькой Ириной долго махали им вслед руками из смотровой башенки свиноградского детинца. Моросил холодный дождь, размывал пути.

— Сыро, хладно. Уведи дочь в терем, — молвил Володарь армянке.

После, когда переодетая в чистое белое платьице двухлетняя княжна играла на ковре любимой своей куклой в короне и багрянце, Астхик положила голову в повое на плечо Володаря и ласково улыбалась, глядя на дочь.

— Давно хотела сказать тебе, — начала она вдруг, подняв голову. — Вижу: ты принял нашу дочь, любишь её, назвал княжной. Но... тебе не такая, как я, нужна. Я простая девушка, из бедной армянской семьи. Я чужая в твоих хоромах.

— Не говори так. Я окружил тебя слугами, заботой, вниманием. Откуда такие беспокойные мысли? — Володарь нахмурился.

— Я благодарна тебе за всё, князь... Знаю: не обидишь... Но... Посели нас с дочерью отдельно, пусть около себя, но не тут... И женись... Твоя мать найдёт тебе настоящую невесту... Достойную твоего ума и твоих дел. В землях мадьяр и ляхов, я слыхала, много знатных девушек.

«И эта туда же. Будто сговорились они с матерью», — поду мат Володарь.

Ничего не ответил он красавице-армянке. Гладил её маленькие нежные ладони, кусал уста, думал. Понимал: его наложница права. Нужна была ему настоящая княгиня.

ГЛАВА 43

Всё вроде бы возвращалось на круги своя. Во Владимир вернулся из Киева Ярополк, злой, осунувшийся. Во дворе с размаху полоснул плетью нерасторопного челядина, грубо толкнул возле крыльца холопку с корытом в руках, громыхая боднями, ворвался в верхние горницы.

В тереме царило оживление, слуги скребли полы и стены щёлоком, мыли окна.

Княгиня Гертруда, прибывшая во Владимир на день ранее сына, громким голосом отдавала распоряжения.

— Окно вборзе отворите! Чтоб и духу Мономахова тут не осталось! — покрикивала она. — Да поспешай же ты, полоротая! Очередная холопка получила хлёсткую оплеуху.

Заметив сына, Гертруда упёрла руки в бока и презрительно скривилась.

— А, явился! Воин! Что, вымолил, стало быть, у стрыя прощенье!

— Отстань, мать! — огрызнулся хмурый Ярополк.

— Один, гляжу, у тя ответ! — вспылила вдовая княгиня. — Молви мне лучше: как далее жить, как княжить собираешься, со братьями своими крамольными управляться? На себя погляди! Опустился в пучину пьянства, обжорства, гордыней и хвастовством преисполнился! Злословие, алчность, тщеславие владеют тобой! И того мало: посмешищем стал для всех! И се — мой сын!

«А ты лицемерка, мать! — с раздражением подумал Ярополк. Верно, словеса енти уже в псалтирь свою знаменитую занесла, вшила!»

— Устал я от брани твоей! — выпалил гневно князь.

Он резко повернулся на каблуках и едва не бегом вылетел из горницы.

Думал найти утешение в бабинце, прошёл в покои жены,