– Ну же, дайте мне еще раз услышать ваш крик! –прошептал я, жадно высасывая кровь, расширяя разрез своими зубами, своиминовыми, заострившимися, удлинившимися зубами, клыками, принадлежавшими мне,созданными для кровопролития. – Ну же, молите о милосердии, сударь!

Но он лишь мелодично смеялся в ответ.

Я пил его кровь глоток за глотком, радуясь, гордясь егобеспомощным смехом, тем, что он упал на колени посреди площади, а я все неотпускал его, так что ему все же пришлось оттолкнуть меня.

– Я больше не могу! – объявил я. Я лег на спину накамни. Вверху чернело стылое небо, усыпанное белыми горящими звездами. Ясмотрел в него с восхитительным сознанием, что спокойно лежу на холодных голыхкамнях. Больше не придется волноваться ни о грязи, ни о сырости, ни обопасности болезни. Не придется беспокоиться о том, что могут подумать люди,выглянувшие в окно. Не придется думать о том, что час уже поздний. Смотрите наменя, звезды! Смотрите на меня, как я смотрю на вас.

Безмолвные, сверкающие, крошечные глаза небес...

Я начал умирать. В желудке поднялась иссушающая боль, потомона двинулась к остальным внутренностям.

– Теперь тебя покинет все, что еще осталось от смертногомальчика, – сказал Мастер. – Не бойся.

– И больше не будет музыки? – прошептал я,перекатываясь на живот и обнимая обеими руками лежавшего рядом Мастера.Подложив локоть под голову, он привлек меня к себе.

– Спеть тебе колыбельную? – тихо спросил он.

Я отпрянул. Из меня потекла зловонная жидкость. В первыймомент мне стало стыдно, но это ощущение постепенно прошло. Он поднял меня наруки, легко, как всегда, и уткнул лицом себе в шею. Нас захлестнул порыв ветра.

Потом я почувствовал холодную воду Адриатики и безошибочноопределил, что лечу вниз, подхваченный морской волной. Море оказалось соленым,восхитительным и не представляло никакой опасности. Я несколько разперевернулся и, обнаружив, что остался один, попытался найти точку опоры. Янаходился в открытом море, недалеко от острова Лидо. Я оглянулся на главныйостров и изумительно острыми глазами рассмотрел за огромным скоплением стоявшихна якоре кораблей пылающие факелы герцогского дворца.

До меня донеслись звуки ночной портовой жизни, как будто я втемноте плавал между кораблями. Но порт был далеко.

Что за удивительная способность – слышать эти голоса, иметьвозможность выделить один конкретный голос, разобрать, что он бормочет подутро, а потом настроить слух на другого человека и впитать другие слова.

Я какое-то время держался на поверхности моря и смотрел внебо, пока не ушла вся боль. Я чувствовал, что очистился, и не хотел оставатьсяодин. Я перевернулся и без усилий поплыл к гавани. Оказываясь внепосредственной близости от какого-либо судна, я скрывался под водой.

Меня поразила обретенная способность видеть даже то, чтоскрыто под поверхностью моря. А там была настоящая подводная вселенная:огромные якоря, впившиеся в рыхлое дно лагуны, изогнутые днища галеонов... Мнехотелось продолжить исследования, но тут до моего слуха донесся голос Мастера –не телепатический голос, как мы сейчас говорим, но слова, произнесенные вслух.Он тихо призывал меня вернуться на площадь.

Я стянул с себя отвратительно пахнувшую одежду, выбрался изводы и нагишом поспешил к нему. Было темно и холодно, однако отныне мне ненужно бояться ни того ни другого. Увидев своего господина, я раскинул руки иулыбнулся.

Он закутал меня в приготовленный меховой плащ.

– Ты чувствуешь новую свободу. Твои босые ноги не задеваетледяной холод камней. Если ты порежешься, твоя эластичная кожа мгновенноисцелится, ни единое маленькое ползучее создание тьмы не вызовет в тебеотвращения и не причинит тебе вреда. Болезни тебя не коснутся. – Он осыпалменя поцелуями. – Даже зачумленная кровь тебя только накормит, так кактвое сверхъестественное тело очистит ее и поглотит. Ты поистине могущественноесоздание. В то же время в груди твоей, к которой я сейчас прикасаюсь,по-прежнему бьется сердце, твое человеческое сердце.

– Правда, господин? – спросил я. Я был вне себя отвосторга и впал в шутливое настроение. – И с чего бы ему остатьсячеловеческим?

– Амадео, разве ты находил меня бесчеловечным? Разве тызамечал во мне жестокость?

Мои волосы высохли практически мгновенно. Теперь мы вышли сплощади рука об руку; я поплотнее завернулся в тяжелый меховой плащ.

Когда я не ответил, он остановился, снова обнял меня и началжадно целовать.

– Ты любишь меня, – сказал я, – таким, как сейчас,даже больше, чем раньше.

– О да. – Он грубо схватил меня и покрыл поцелуями всегорло, потом плечи и грудь. – Теперь я не причиню тебе вреда, не задушутвою жизнь неловким движением. Ты мой, плоть от плоти, кровь от крови моей.

Он остановился. Он плакал. Он не хотел, чтобы я это заметил.Он отвернулся, когда я попытался поймать его лицо дерзкими руками.

– Мастер, я люблю тебя, – сказал я.

– Обрати внимание. – Он отстранил меня, явно недовольныйсвоими слезами, и указал на небо. – Ты всегда сможешь узнать, когданаступит утро, если будешь внимателен. Ты чувствуешь? Слышишь птиц? В каждойчасти света есть птицы, которые поют прямо перед рассветом.

Мне пришла в голову мрачная мысль: одной из тех вещей,которых мне не хватало в пещерах Печерской лавры, было пение птиц. Там, встепи, когда я охотился вместе с отцом и переезжал от рощи к роще, мне всегданравилось, как поют птицы. Нам никогда не приходилось подолгу торчать в жалкихкиевских хибарах на берегу реки. Мы часто отправлялись в запретные странствияпо степи, откуда не вернулось столько людей.

Но это прошло. Я в чудесной стране – в Италии, в милойСерениссиме. Со мной рядом Мастер, свершивший великое, сладострастное чудопревращения.

– Ради этого я и поехал в степи, – прошептал я. –Ради этого он и забрал меня из монастыря в тот последний день.

Мастер печально посмотрел на меня.

– Надеюсь, – сказал он. – Все, что я знал о твоемпрошлом, я прочел в твоих мыслях, пока они были мне открыты, но теперь онизакрылись – закрылись, поскольку я сделал тебя вампиром, таким, как я сам, и мыникогда уже не узнаем мыслей друг друга. Мы слишком близки, общая кровьоглушительно ревет в наших ушах, когда мы стараемся в тишине поговорить друг сдругом, и я навсегда прощаюсь с ужасными образами подземного монастыря, которыетак ярко мелькали в твоих мыслях, но всегда в агонии, всегда в почти полномотчаянии.

– Да, в отчаянии, и все это ушло, как страницы, вырванные изкниги и брошенные по ветру. Вот так, просто ушло.