– Оставь меня в покое, туполобая деревенщина, – сказаля и улыбнулся ему, чтобы еще больше разозлить. Он засмеялся. Он слишкомрадовался и слишком гордился, чтобы поддаться на провокацию.

– Смотрите, что сделал мой сын! – Голос егопредательски дрогнул и слегка охрип. Отец чуть не плакал. А ведь он не был дажепьян.

– Нерукотворные... – произнес монах.

– Естественно, – презрительно хохотнул отец. – Простонарисованные рукой моего сына, вот и все.

Шелковистый голос произнес мне на ухо:

– Ты сам разместишь камни в нимбах, брат Андрей, или мневыполнить эту работу?

Наконец все было сделано: паста наложена, камни закреплены –пять камней для иконы Христа. В моей руке опять появилась кисть, чтобыпригладить темные волосы Христа, разделенные на пробор и убранные за уши, такчто по обе стороны пряди виднелись только частично. В моей руке возникла игла,чтобы углубить и оттенить черные буквы в открытой книге, лежавшей в левой рукеХриста. С доски, серьезный и строгий, глядел Господь Бог, под изгибомкоричневых усов краснела прямая линия губ.

– Пойдем, князь здесь, князь приехал. – За дверьюмонастыря валил снег, кружащийся под жестокими порывами ветра. Монахи помоглимне надеть кожаные одежды, застегнули пояс. Приятно было снова вдохнуть запахбараньей кожи, поглубже втянуть в себя свежий холодный воздух. Отец держал моймеч. Тяжелый, старинный, он сохранился со времен его давней стычки стевтонскими рыцарями в далеких землях, драгоценные камни давно уже откололисьот рукояти, но он оставался хорошим, удобным в бою оружием.

В снежном тумане появилась фигура на коне. Это был сам князьМихаил в меховой шапке, в шубе и перчатках – великий властелин, правивший Киевомот имени наших завоевателей, принадлежащих к римско-католической вере, которуюмы не принимали. Нам позволили сохранить прежнюю религию. Он был разодет виностранный бархат и золото, разряженная фигура, уместная при королевскомлитовском дворе, о котором ходили фантастические слухи. Как же он выносит Киев,разрушенный город?

Лошадь встала на дыбы. Мой отец подбежал к ней, чтобысхватить под уздцы, и пригрозил животному так же, как угрожал мне.

Икону для князя Федора быстро завернули в шерсть и доверилинести мне.

Я положил руку на рукоять меча.

– Нет, ты не увезешь его на свое безбожное дело! –воскликнул старец. – Князь Михаил, ваша светлость, наш могущественныйправитель, велите этому безбожнику не забирать нашего Андрея.

Сквозь снег я рассмотрел лицо князя – сильное, с правильнымичертами, седыми бровями и бородой, с огромными синими глазами.

– Отпустите его, отец, – крикнул он монаху. –Мальчик охотится с отцом с четырех лет. Никто еще не приносил таких щедрыхподарков к моему столу, да и к вашему, отец. Отпустите его.

Лошадь заплясала и попятилась. Отец повис на поводьях. КнязьМихаил сплюнул снег с губ.

Наших лошадей подвели к входу – могучего отцовского жеребцас грациозно изогнутой шеей и мерина пониже, который был моим, пока я не попал вПечерскую лавру.

– Я вернусь, отец, – обратился я к старцу. –Благословите меня. Что я могу сделать против своего доброго, мягкосердечного ибесконечно благочестивого отца, когда мне приказывает сам князь Михаил?

– Да заткни ты свой паршивый рот, – сказал мойотец. – Думаешь, мне хочется слушать это всю дорогу до замка князя Федора?

– Ты будешь слушать это на протяжении всего пути вад! – объявил старец. – Ты ведешь на смерть моего лучшего послушника.

– Послушника? Послушника, обреченного обитать в вырытой вземле дыре! Ты забираешь руки, нарисовавшие все эти чудеса...

– Их нарисовал Господь, – ядовито прошипел я. – Тыпрекрасно это знаешь, отец. Будь добр, прекрати выставлять напоказ своебезбожие и воинственность.

Я сидел в седле. Икону обернули шерстяной тканью и крепкопривязали к моей груди.

– Я не верю, что мой брат Федор погиб! – сказал князь,пытаясь сдержать своего коня и поровняться с отцовским жеребцом. – Можетбыть, странники видели другие развалины, какой-то старый...

– Сейчас в степях никто и ничто не выживает, – заметилстарец и взмолился, обращаясь к Михаилу: – Князь, не забирайте Андрея! Неувозите его!

Монах побежал рядом с моим конем.

– Андрей, ты там ничего не найдешь – только стелющуюся травуи деревья. Положи икону в ветвях дерева. Положи ее там на Божию волю, чтобытатары, когда найдут икону, узнали ее божественную силу. Положи ее там дляязычников. И возвращайся домой.

Снег падал так неистово и густо, что я перестал видеть еголицо. Я посмотрел вверх, на ободранные, голые купола нашего собора, следвизантийской славы, оставленный нам монголами-завоевателями, ныне алчнособиравшими с нас дань через князя-католика. Какой она была холодной изаброшенной, моя родина! Закрыв глаза, я мечтал о грязной келье в пещерах, отом, чтобы надо мной сомкнулся слой земли, чтобы, когда меня наполовинузахоронят, ко мне пришли сны о Боге и о творимом им добре.

«Вернись ко мне, Амадео! Вернись! Не дай сердцуостановиться!»

Я озирался по сторонам.

– Кто меня зовет? Густая белая вуаль снега расступилась,приоткрыв далекий стеклянный город, черный, блестящий, словно разогретыйкострами ада. К зловещим облакам темнеющего неба поднимались, подпитывая их,клубы дыма. Я поскакал к стеклянному городу.

– Андрей! – послышался за моей спиной отцовский голос.

«Вернись ко мне, Амадео! Не дай сердцу остановиться!» Пока япытался сдержать коня, шерстяная ткань развернулась, икона выпала на землю ипокатилась по холму, без конца переворачиваясь, подпрыгивая на углах. Я увиделмерцающее лицо Христа.

Меня подхватили и потянули вверх сильные руки.

– Отпустите меня! – запротестовал я и оглянулся. Назамерзшей земле лежала икона, вопрошающий взгляд Господа был обращен вверх.

Мое лицо с обеих сторон сжали твердые пальцы. Я моргнул иоткрыл глаза. В комнате было тепло и светло. Прямо надо мной неясновырисовывалось знакомое лицо моего господина, его голубые глаза налилиськровью.

– Пей, Амадео, – сказал он. – Пей от меня.

Моя голова упала ему на горло. Забурлил фонтан крови; онзабил из вены Мастера, густой струей полился на воротник его золотой мантии...Я лизнул ее. Кровь воспламенила меня, и я вскрикнул.

– Тяни ее в себя, Амадео! Тяни сильнее!