Мастер велел мне поспешить. Мы шли не домой. Темнымипереулками мы направлялись в другую сторону.

– Мы идем в наше убежище, – сказал он, – точнее, внаш склеп, где нас ждет постель, то есть наша могила.

Мы вошли в старый обветшалый палаццо, единственнымиобитателями которого были несколько спящих бедняков. Мне там не понравилось. Онприучил меня к роскоши. Но вскоре мы попали в подвал. Кстати, подвалы – крайнередкая, практически невозможная вещь для зловонной и сырой Венеции. Но этодействительно был подвал. Мы спустились по каменной лестнице, миновали толстыебронзовые двери, которые не смог бы открыть обычный человек, и в результате вкромешной темноте достигли самой дальней комнаты.

– Когда-нибудь ты и сам наберешься сил, – прошептал мойгосподин, – чтобы проделывать этот фокус.

Я услышал бешеный треск и негромкий взрыв, и в его рукезапылал огромный яркий факел. Чтобы зажечь его, Мастеру понадобилось лишьусилие мысли.

– С каждым десятилетием ты будешь становиться сильнее, апотом и с каждым веком, и много раз за свою долгую жизнь тебе предстоитубеждаться, что твои способности совершили волшебный скачок. Проверяй их состорожностью, а то, что обретешь, защищай. Используй все, что обнаружишь, сумом. Никогда не остерегайся никаких способностей, это так же глупо, как ичеловеку остерегаться своей силы.

Я кивнул, завороженно уставившись на огонь. Никогда еще я невидел таких красок в простом огне, и я не испытывал к нему отвращения, хотя изнал, что это единственное, что может меня уничтожить. Во всяком случае, таксказал Мастер.

Он жестом предложил мне осмотреться в комнате. Что запотрясающее помещение! Оно было обито золотом! Даже потолок золотой! В центрестояли два каменных саркофага, украшенные фигурами, вырезанными в старинномстиле, то есть строгими и величественными. Рассмотрев их внимательно, я увидел,что это рыцари в шлемах и длинных туниках, с тяжелыми широкими мечами,высеченными у боков, руки в перчатках сложены в молитве, глаза закрыты в вечномсне. Каждая фигура была позолочена и местами покрыта серебром, а также усыпанабесчисленными маленькими драгоценными камнями. На поясах рыцарей сверкалиаметисты. Воротники туник украшали сапфиры. Топазы блестели на ножнах их мечей.

– Разве такие сокровища – не достаточное искушение длявора? – спросил я. – Они же лежат просто так, под разрушенным домом!

Он искренне расхохотался.

– Ты уже учишь меня принимать меры предосторожности? –спросил он с улыбкой. – Какая дерзость! Никакой вор не в силах сюдапробраться. Открывая двери, ты не соизмерял свою силу. Взгляни на засов,который я закрыл за нами, раз ты так волнуешься. Теперь посмотрим, сможешь литы поднять крышку гроба. Вперед. Посмотрим, сравняется ли твоя сила с твоейнаглостью.

– Я не хотел показаться дерзким, – возразил я. –Слава Богу, ты улыбаешься. – Я поднял и сдвинул в сторону крышку гроба.Мне это не составило труда, но я догадывался, что камень очень тяжелый. –Понятно, – кротко сказал я и улыбнулся сияющей невинной улыбкой. Внутригроб был отделан дамастом пурпурного цвета.

– Ложись в эту колыбель, дитя мое, – сказал он. –И без страха ожидай восхода солнца. Когда оно появится, ты будешь уже крепкоспать.

– А мне нельзя спать с тобой?

– Нет, твое место здесь, в этой постели, я уже давно ее длятебя приготовил. Здесь, рядом с тобой, у меня есть своя узкая постель, ее надвоих не хватит. Но теперь ты мой, мой, Амадео. Награди меня еще несколькимипоцелуями, да, вот так... как хорошо...

– Мастер, никогда не позволяй мне сердить тебя. Никогда неразрешай мне...

– Нет, Амадео, спорь со мной, задавай вопросы, будь моимдерзким и неблагодарным учеником. – Он выглядел немного грустным. Онласково подтолкнул меня и указал на гроб. Замерцал пурпурный атласный дамаст.

– И я ложусь в гроб, – прошептал я, – так рано.

После этих слов на его лицо набежала тень боли. Я пожалел оних. Мне хотелось сказать что-нибудь, чтобы все исправить, но он жестом велелмне ложиться.

Как же там было холодно, проклятые подушки, как жестко. Язадвинул крышку на место и неподвижно лег, прислушиваясь к звуку задутогофакела, к трению камня о камень, когда он открыл свою собственную могилу. Яуслышал его голос:

– Спокойной ночи, моя юная любовь, моя маленькая любовь, мойсын...

Я безвольно лежал. Как восхитительно было просторасслабиться. Все казалось мне таким новым.

Далеко-далеко, в стране, где я родился, в Печерской лаврепели монахи.

Я сонно размышлял обо всем, что вспомнил. Я вернулся домой,в Киев. Из своих воспоминаний я создал живописную картину, чтобы она учила менявсему, что я в состоянии узнать. И в последние моменты ночного сознания япопрощался с ними навсегда, попрощался с их верованиями и с их ограничениями.

Я вызвал в воображении «Шествие волхвов», во всем своемвеликолепии сияющее на стене: процессию, которую смогу вволю изучить, кактолько сядет солнце. Мне, в глубине моей дикой и страстной души, моегоноворожденного вампирского сердца, показалось, что волхвы пришли, дабывозвестить не только о рождении Христа, но и о моем перерождении.

Если я и думал, что мое превращение в вампира будет означатьконец моего образования или моего ученичества у Мариуса, то я оченьзаблуждался. Меня не выпустили в тот же миг на свободу и не позволили тольколишь наслаждаться преимуществами моей новой силы.

На следующую же ночь после превращения мое воспитаниеначалось всерьез. Теперь меня нужно было готовить уже не к временной жизни, а квечности.

Мастер рассказал, что его сделали вампиром почти пятнадцатьвеков назад и что существа, нам подобные, живут практически по всему миру.Скрытные, подозрительные, часто ужасно одинокие, ночные скитальцы, как называлих Мастер, зачастую бывали плохо подготовлены к бессмертию, и все ихсуществование представляло собой не более чем цепочку жутких катастроф, пока ихне одолевало отчаяние и они не приносили себя в жертву, устроив страшный пожарили выйдя на солнечный свет.

Что касается совсем старых, кто, как мой Мастер, смогвыстоять на протяжении многих эпох и пережить крушение многих империй, они побольшей части были мизантропами, выискивая себе города, где можно было правитьсмертными, отгоняя молодых вампиров, пытающихся разделить с ними территорию,даже если это означало уничтожение себе подобных.

Венеция была неоспоримой вотчиной моего Мастера, егоохотничьими угодьями, его личной ареной, где он мог руководить играми, которыев этот отрезок своей жизни счел для себя важными.