Я растерялась… Всегда, наверное, терялась в такие вот моменты. Нужные слова и доводы находились потом, много позже, когда не особо уже были и нужны.

— Он не притворяется, Мариш… Видно, что ты ему не безразлична, я весь день за вами наблюдала, — гладила я большой живот, где беспокоился Фасолинка — за ребят, наверное, как и его мама.

— Причин может быть много, — вздохнула она, — даже мои деньги. Ребята знают им цену, зарабатывают тяжким трудом. Они не «другие», Ксюша — не бескорыстные альтруисты, а нормальные живые люди — предложение о нашем с тобой финансовом вкладе приняли без разговоров. И далеко не ангелы… Михаил вон набрался…

— Он только по поводу выпивает, как многие мужики и точно не запойный. Это тогда тебе в Саудовскую Аравию, — не согласилась я. Становилось беспокойно, было невыносимо жаль чего-то, страшно упустить или допустить — я не знала. Но настроение испортилось. Где-то я понимала Марину, но…

— Он мне нравится, конечно, — качнула она головой, — но я пока плохо его знаю и еще… я же чувствую себя такой, как была раньше? И забываю, что он видит меня другой — и старше, и… со шрамами. Поклон им, конечно, с Мишей, что я при них уродом себя не чувствую…

— Все! — захотелось мне срочно прекратить это. Тем более, что серьезных аргументов против у меня не находилось: — Дальше время покажет, не будем сейчас об этом.

— И сейчас и потом не будем, — решительно выдохнула Марина, — пока я тут раздумываю и решаюсь, он что — откажется от секса? Не-ет, если даже при живой жене им мало бывает. Так что…

— Убила бы Таньку, — прошептала я, не понимая — зачем? Ну какой ей был интерес — зависть что ли? Так у них с Мишей все хорошо. К Маринкиной красоте? Странно было бы сейчас… Просто добрые намерения? Глупые… Или все-таки оправданные заботой старшей по возрасту?

— Ну и зря. Она ничего не выдумала.

К Сане, который вскоре стукнул в дверь, она не вышла.

— Скажи ему — пошла в душ перед сном. Пусть уходит.

Сашка ничего не понимал… А Марина вела себя так, как и месяцы до этого — приветливо, вежливо, но объяснять свое поведение для него не стала, просто — сделала вид, что те поцелуи ничего не значили.

— Что ты творишь, Мариша? — терялась я от недоумения и жалости, когда через неделю, только вернувшись из похода, злой Санька исчез на пару дней, а потом опять вернулся, как побитая собака, и смотрел… смотрел на нее, но уже молча. Я тоже на его месте не знала бы — есть ли у меня право на претензии?

— Другой бы плюнул и ушел, а он — злой, обиженный… все равно возвращается. Конечно — общее дело, деньги… — рассуждала Марина, накручивая себя и перекрывая пути для отступления.

— Миллиардерша, блин! — психовала я.

Она плохо спала, и я тоже — Фасолинка искал себе место, ворочался, пинался пяточками и выставлял острые локотки, вонзая их мне в бока. Становилось все труднее умоститься в постели, устроиться удобно. Я, кажется, дни жизни отдала бы за возможность спать в своей любимой позе — на животе…

Вставая ночью в туалет, я часто замечала свет в комнате Марины — она почти до утра сидела в интернете. Подойдя к двери, я прислушивалась — стучит клавишами. И сердце сжималось в нехорошем предчувствии — уедет же. Плюнет на туризм, Урал, меня… не выдержит. А я уже привыкла, мне было хорошо вместе с ней и не так одиноко.

А однажды Саня постучал в нашу дверь, когда Марины дома не было. Встал у порога и буквально взмолился:

— Ну скажи, Ксюха — в чем дело? Сил больше нет! Я же люблю ее. Да ладно тебе! Ты еще, как мамка моя… начни. На все плевать, поняла? Вообще! Я Хребет для нее сверну, так что, давай — рассказывай, — хрипло выдохнул он и уставился на меня с ожиданием.

— Саня… а я не знаю? — получилось у меня как-то неуверенно.

— Ксюха… я тебя Христом-Богом прошу, как бабка моя — что случилось? — нависал надо мной парень, глядя больными глазами.

— Она боится? — других объяснений у меня не было.

— И что — все? — выдохнул он с облегчением, расправляя плечи, двумя руками убирая со лба свой чуб и широко улыбаясь.

— Аха…

— Завтра в сад Яну сама отведи, — медленно говорил он, глядя на меня, будто гипнотизируя и программируя на послушание.

— Иди ты… в задницу, Сашка! — выпихала я его из квартиры. Действовать с ним заодно против Марины я не собиралась. И так последнее время водила Янку в сад сама и забирала оттуда почти всегда тоже сама — врач советовала больше двигаться.

— Ладно… — сердито донеслось до меня из-за двери. А я почему-то улыбалась. И вспомнился вдруг Вадим, а я все равно улыбалась. Пошла открыть форточку, чтобы проветрить перед приходом девочек, и думала — а если бы мой муж… бывший, конечно, да приехал вдруг и сказал то же и так же? И смотрел бы вот так красными от недосыпа, такими же вымученными, беспокойными глазами? И на его шее так же бешено билась бы жилка, а пальцы белели, сжимаясь от волнения в кулаки? А потом такое… вселенское облегчение в глазах и улыбка во все лицо? Будто уже поймал свое великое счастье за хвост? И нет… хорошенько подумав, я поняла, что даже в самых отчаянных своих фантазиях Вадима я таким не вижу.

Следующим утром я увела Яну в сад, а, вернувшись, Маринку в квартире не обнаружила. Висела на плечиках в прихожей светлая норковая шубка, стояли на обувной полочке ее сапожки, а Маринка будто испарилась. Я посидела, подумала и пошла обсчитывать стоимость всего того, что требовалось закупить к лету. Время еще оставалось и можно было неплохо сэкономить, выписывая товары через интернет. То же постельное там было в полтора раза дешевле, чем в магазине… Запирать дверь я не стала. Работала, составляла списки, оформляла заявки и поглядывала на часы.

Дверь стукнула через четыре с лишним часа…

— Ксюш… я дома, — тихонько и скромно раздалось от двери.

— Ага… — мотнула я головой, не отрываясь от монитора.

Открылась и закрылась дверь ванной. Я чувствовала себя мамочкой, удачно пристроившей своего ребенка. И удивленно улыбнулась, обнаружив, что по щекам течет вода. Опять слезливость? Это еще было объяснимо в самом начале беременности, когда шла перестройка и шалили гормоны. Тогда я пролила целые моря слез — по поводу и без. А сейчас чего? Что со мной такое? Сказалось напряжение последних дней и переживания за этих двух? Или может «хотелось», как говорила Маринка? Так нет же — никакого томления и прочих смятений. Но точно тянуло куда-то — пойти, что-то сделать, просто подвигаться. Я быстро оделась и вышла за Яной пораньше. Вышла на улицу, посмотрела на мобильнике время — сейчас дети уже пообедали и скоро будут укладываться на дневной сон. Можно просто прогуляться…

Снега насыпало! Я шла по расчищенному тротуару, как по тоннелю, от одного фонарного пятна на снегу к другому. Прошла до дома, где был детский сад — примерно километр, а потом обратно, и так раза три. Ответила на Маринкин звонок и пошла себе дальше. Осторожно ступала, чуть придерживая живот и кутаясь в широкое зимнее пальто Тани. Иногда со мной здоровались прохожие, здесь многие знали друг друга в лицо. Мороз начал пощипывать нос, мерзли щеки. Поискав в небе, я нашла луну — она всходила медленно, будто нехотя. А мне было уже хорошо, и слезы то ли высохли, то ли вымерзли…