— Я больше никогда не стану называть Ники «мальчиком».

Джек расхохотался от души, чувствуя, как смех словноосвобождает его от тягостных неудач нынешнего дня.

— Но ведь он и в самом деле мальчик, я простопредпочитаю, чтобы ты называла его по имени. Я хочу сказать тебе почему, но этосекрет, и я прошу тебя никому о нем не говорить.

— Секрет? — повторила она, широко распахнув глаза.

— За обедом ты сказала, что я никогда не говорю тебесекреты первой. Вот я и решил, что надо попробовать.

— Обещаю, что никому не расскажу.

— Отлично. — Джек с нежностью убрал со щекидевочки прядку золотисто-каштановых волос. — Но прежде всего я хочуизвиниться за свое поведение за обедом.

— Ты был такой сердитый.

— Да, был. Но я сердился не на тебя.

— На Луизу?

— Главным образом на себя. Я был сегодня сам не свой,Джейн. Я говорил и делал такие вещи — просто невероятные. Принимал поспешныерешения, подвергал опасности свои финансы, скандалил на улице, наводил страх насвоих близких. — Джек с улыбкой посмотрел в полные сочувствия глазаДжейни. — Одно из принятых мной решений — очень большой секрет, которым яи поделюсь с тобой. Речь идет о Ники.

— О его отце? — предположила Джейни.

— Его отец мертв. Но я уладил вопрос о его усыновлениии стану его новым отцом.

Джейни склонила головку набок:

— А я стану его сестрой?

— Ты станешь ему тетей.

— Тетей? — Джейни пришла в восторг. — И онбудет меня слушаться?

— Нет. Но он будет уважать тебя, а ты его. Вот почемутак важно, чтобы ты называла его по имени. Понятно?

Джейни выпятила губы, обдумывая услышанное.

— А когда ты женишься на Тринити, она станет его мамой?

— Отличный вопрос. Да, она станет его мамой, вернее,мачехой.

— Если она станет его мачехой, может ли Луиза быть егомамой? Так было бы лучше.

Такое утверждение озадачило Джека.

— Ты считаешь, что Тринити не может быть хорошейматерью? Почему? Ведь она очень привязалась, например, к тебе.

— Но не так, как мама.

Джек помолчал, размышляя, стоит ли продолжать обсуждение.Джейни всего шесть лет — вряд ли она способна судить о расположенности женщинык материнству.

С другой стороны, Тринити женщина вполне взрослая и осуждаетсебя за отсутствие материнского чувства. Неужели Джейни почувствовала это вТринити? И если у него и Тринити родится ребенок, ощутит ли это и он?

Джек тряхнул головой, прогоняя абсурдную мысль, возникшую,как он решил, в результате напряженного дня.

— Я не слишком серьезно обдумал свое решение. Мне непонравилось, как управляют сиротским приютом, и я не мог переварить идеювозвращения Ники к ним. Но мне надо было сначала обсудить это дело с Тринити исамим Ники.

— Ты им ничего не говорил?

— Нет.

— Значит, и вправду об этом знаю только я?

— Да. С ними обоими я потолкую завтра, а пока помни:никому ни слова.

— Никому. Даю слово.

— Спасибо, солнышко. — Джек снял Джейни с колен,поставил на пол и поцеловал в щеку. — А теперь беги спать, хорошо?

Джейни вприпрыжку побежала к двери, но вдруг остановилась.

— Джек!

— Да?

— Можно я скажу Мэри? Я возьму с нее обещание никому нерассказывать.

Джек даже застонал от такого полного фиаско.

— Отлично. Только сначала предупреди ее, чтобы неболтала.

Джейни захлопала в ладоши.

— Секреты тем и хороши, что о них можно рассказывать,верно?

— Думаю, да. Доброй ночи, детка.

— Доброй ночи, Джек.

* * *

Тринити тщетно ждала возвращения «прежнего Джека»: онаувидела мрачного, углубленного в себя мужчину, который явно решил избежатьженитьбы, изнурив себя работой до смерти прежде, чем наступит торжественныймомент. Встал он на заре и поскакал верхом в лагерь ковбоев, где, как доложилКлэнси, старался в одиночку повалить, связать и заклеймить любое существо,которое осмеливалось пересечь ему дорогу. Вернулся он уже во второй половинедня и снова уткнулся в расчеты, то и дело передавая Тринити бесконечные бумажкина подпись. Такое фанатичное поведение продолжалось полных три дня. Тринитиизмышляла способ либо унять его, либо придушить, но на нее самое тоже обрушилсяшквал совершенно бессмысленных дел. Элена, строгая и неумолимая надсмотрщица заисполнением, своих требований, поелику дело шло о гостеприимстве, задумалапревратить скромную свадьбу в главное событие сезона.

— Когда они будут вести разговоры об этом годе, они первымдолгом станут вспоминать этот прекрасный праздник, — убеждала онаневесту. — Уж я этого добьюсь. Ты наденешь платье, которое сшила моя tia [13].

— Я не могу! — завопила Тринити. — Оно оченькрасивое, но, по совести, Элена, что подумает Джек? Оно очень открытое, но,даже если бы оно таким не было, считается, что я в трауре.

— Твой дедушка хотел бы, чтобы ты его надела, и ты егонаденешь.

— Я больше не желаю строить предположения насчет того,чего хотел бы мой дедушка!

— И не надо, — заверила ее Элена. — Твойдедушка хотел, чтобы ты вышла замуж за хорошего человека и родила правнуков,которые занимались бы ранчо. Он хотел, чтобы все соседи увидели, какая тыкрасавица.

Он хотел, чтобы ранчо «Сломанная шпора» славилось своимгостеприимством на много миль вокруг, всем на зависть.

Тринити была вынуждена признать, что это сказано точно.Ужасающе точно, потому что она и в самом деле может произвести на светдедушкиного правнука, если не будет осторожной. А белое платье, открытое, безрукавчиков, с длинной юбкой и множеством кружев и оборочек, сшитое тетей Эленыв традиционно свадебном стиле, — отнюдь не туалет для женщины, котораяхочет блюсти осторожность.

«Джек, наверное, даже не обратит на это внимания, —успокаивала она себя вечером перед свадьбой, стоя перед зеркалом и с задумчивойулыбкой глядя на свои обнаженные плечи. — Но это самое красивое платье насвете».

Стук в дверь прервал ее самосозерцание, и в комнатупросунули головы Джейни и Мэри.