Слабые авторы подняли вой, объединились в организации,ассоциации, на своих конах начали раздавать друг другу громкие премии, стараясьпривлечь к себе внимание. Иногда это удавалось, но, конечно, ненадолго. Какговорили в старину: неправдой можно весь свет пройти, но… не вернуться. В этомслучае это означает, что ценой великих хитростей или усилий в печать можнопротолкнуть любой роман, но о допечатках речи быть не может. В то время, как уменя, к примеру, основной доход прет от постоянных переизданий.

Кристина, разумеется, еще в первый день вставила в нашдоговор пункт, что получает свои двенадцать процентов со всех допечаток,которые сумеет навязать издательствам, это немалые деньги, но все же меня неоставляет ощущение, что для нее это крохи. И что на карманные расходы имеетбольше, чем я получаю за книгу целиком.

Я поставил чашку на стол, поднялся.

– Оставь, потом помою. Пора, машина уже у подъезда.

Она мазнула по экрану следящего за улицей монитора беглымвзглядом.

– Ого, не машина, а целый авианосец.

– Я в машинах разбираюсь слабо, – солгал я.

На самом деле даже тот, кто разбирается, вряд ли вот так сходу отличил бы эту от сотен других дорогих представительских машин.Бронебойные стекла и бронепанели замаскированы под обычные. То ли Кристинанечаянно проговорилась, то ли это какая-то более сложная игра.

Она подождала у лифта, пока я запирал и ставил насигнализацию.

– Ваш триумф? – поинтересовалась она. – Васпризнали еще при жизни?

Огоньки замигали, лифт начал подниматься к нам на этаж.

– Увы, – сказал я, – поздно.

Она изумилась:

– Поздно? Да вы только входите в возраст мужчины! Имеюв виду, зрелого, матерого.

– Да нет, вообще, – ответил я. Кристина явно неврубилась, я пояснил: – Литература возникла вместе с цивилизацией. Вместе с неюросла и развивалась, а в прошлом веке, в двадцатом… на случай, если не знаете,какой был век, она достигла высшей точки развития, дождалась своего триумфа…Да-да, впервые люди поняли, что писатели важнее для цивилизации, чем короли,президенты, полководцы!.. Каждый мог сказать, кто такой Сервантес или Шекспир,но почти никто не мог назвать королей, которые правили теми странами, не могвспомнить, из-за чего тогда шли войны…

Огоньки погасли, двери распахнулись. Мы снова оказались втесной кабинке слишком близко друг к другу. Замкнутое помещение сразунаполнилось ароматом ее духов. Я ощутил, что голова начинает кружиться, нозаставил себя достаточно твердо закончить:

– …но вот сейчас литература умерла. Умерла-умерла, хотядесяток издательств еще существует, бумажные книги все еще выходят. Но никогдазначение писателя не будет столь велико, как в прошлом веке. Теперь писатели –всего лишь одна из множества профессий. Не лучше и не хуже. А потом исчезнетвовсе… Как исчезли извозчики.

Она смотрела с печалью.

– Как жаль…

– Кого? Извозчиков?.. Кто поумнее, тот пересел за рультакси. Остальные вымерли, но чего дураков жалеть?

Она сказала все так же грустно:

– Да, вы пересели вовремя… Но ведь когда-то вымрут ивидеокниги?

– Вымрут, – согласился я безмятежно.

– Но ведь тогда и ваши великолепные работы…

– Мои, – ответил я коротко, – нет.

– Почему?

– Потому.

На шестом этаже лифт остановился, дверцы приглашающераспахнулись. На лестничной площадке пусто, тихо, только за пределами видимостичто-то звякнуло. Двери, выждав положенные секунды, захлопнулись, лифт двинулсядальше. Кристина старалась смотреть мимо меня, я видел, как порозовели кончикиее аристократично вылепленных ушей.

Консьержка проводила нас заинтересованным взглядом. От меняне так часто выходят женщины, что появляются больше одного раза, а эта красоткауже который раз в течение недели.

А в самом деле, подумал я, но Кристина уже распахнулавходную дверь, в лицо ударил горячий прокаленный воздух, и все посторонниемысли выпорхнули, как воробьи. Я вышел под жаркие солнечные лучи, Кристинапомахала рукой и направилась к своей машине.

Михаил распахнул передо мной дверцу.

– Ваша знакомая? – спросил он.

– Мой литагент, – ответил я коротко.

– Красивая женщина, – заметил он.

– Очень, – согласился я.

– Вам повезло!

– Выше крыши.

Опять игра, подумал зло. Явно же знаете, все наши разговорыпишутся, складируются на харде, а потом комп при необходимости отыщет любуюинфу по ключевым словам. Просто нужна либо моя реакция, либо что-то еще. Ну такполучайте реакцию.

Я вытащил из кармана пальмик, на экране сразу высветилосьдерево каталога. Кристина, конечно, не поняла, почему это меня не коснетсясмерть видеокниг. Решила, что вместо меня говорит обычная писательскаясамонадеянность, все творцы по определению – наглые, с сумасшедшестью, но ятихо произнес: «Первый день творения», комп порылся в спрятанных директориях,спросил пароль, пожужжал, что невероятно для такого скоростного проца, затем наэкране высветился без всякой навороченной заставки текст…

Да, тот самый текст. Собственно, вещь в целом я почтизакончил. Осталось состыковать разные линии, убрать противоречия, чтонеизбежны, когда работаешь над одной вещью несколько лет. Даже не столькопротиворечия, сколько разные оценки, что вообще-то в таком произведениинедопустимы. Абсолютно! А их немало, ловлю на каждой странице, а почистил небольше трети объема…

Михаил покосился, сказал доброжелательно:

– Работаете? Правильно делаете… Я слышал, что надо нидня без строчки.

Я вздохнул и захлопнул пальм. Все верно, если меня учатписательскому ремеслу все, начиная от школьника и заканчивая министрами, топочему нельзя шоферу?

Покрытые красным ковром ступени вели, казалось, на небеса.Или по меньшей мере к массивному трону, где восседает какой-нибудь Барбароссаили Навуходоносор. И пятеро негров с опахалами за спиной. От гостей-то яубежал, но вообще-то какой из меня лектор?.. Писать умею, но говорить стрибуны… Даже писать, с точки зрения критиков, не умею абсолютно. Дело в том,что набрасываю романы широкими мазками, не заботясь о вытютюливании текста,отдельных слов и словечек, пренебрегая аллитерацией и прочими финтифлюшкамипрошлых веков. Это, понятно, вызывает бешеный вой обозленных критиков и коллегпо творчеству. Они тяжелые глыбы поднимать не могут, зато совершенствуются вобтачивании отдельных камешков, вырезании на них сюжетов, желательно –библейских, это придает значительность, но, если честно, всего лишь надуваниещек.

Но именно они, как никто, подходят для вещания с трибун. Уних и манеры, и величавость жестов, что скрывает отсутствие ума, и округлыефразы, что так хорошо раскатываются по аудитории.