– Вот те и на! А я за это боролась, – протянулаона убитым голосом. – С них можно было бы еще пару процентов, им же полнаявласть…

– Полной не будет, – возразил я. – Коверкатьне дам, но и сам впрягаться в чужую телегу не буду.

– Какая чужая? Это ваша книга!

– Мультик, а не книга. Если я буду за все хвататься…

Я не договорил, что тогда свою главную книгу вообще незакончу и до глубокой старости. Да и то ничего, вон Коперник тоже не решалсяопубликовать свои таблицы, все поправлял, уточнял, а свет увидели только послеего смерти, но в моем случае моя работа может света и не увидеть… Это уж точно,что не увидит.

Она развела руками, ее полные груди красиво растопырились,поинтересовалась:

– Над чем работаете сейчас?

Я часто раскаивался в том, что говорил, но редко сожалел о том,что молчал. Хотел было промолчать и сейчас, но как промолчать да еще такойженщине – совсем грубо, и я ответил уклончиво:

– Обычно я изволю работать сразу над двумя-тремяроманами.

– Как это? Разве такое возможно?

– Почему нет? Пишу, подбираю образы, сцены… Если неидет, то не выжимаю из себя, останавливаюсь, открываю другой файл. Там тожероман, пишу с перерывами уже третий год. Если добавить пару ярких эпизодов,можно переходить к подгонке и шлифовке… Потому у меня иногда по году ничего невыходит, а потом сразу два-три за месяц. Хотите кофе?

Она мотнула головой.

– Знаете, на эту дежурную фразу так и хочется ответить,мол, давайте уж не тянуть, сэр!.. Нет, это вы кофеман, как я заметила, а ясторонница здорового образа жизни. И желудок не хочу испортить, и гормоны чтобобновлялись… У вас как с гормонами?

– Я о них не думаю, – объяснил я. – Там всена автомате. Значит, вам сок и яичницу?

Она вскинула брови, в глазах недоумение.

– Почему такой странный выбор?.. Ладно, я сама, хорошо?

– Хорошо, – ответил я.

Она отправилась на кухню, я следом, чтобы подсказать что илипомочь, люблю быть мальчиком на кухне, тогда ни в чем не виноват… или,наоборот, виноват во всем. Она быстро просмотрела содержимое холодильника, также быстро соорудила что-то наподобие салата, причем в нем помимо зелени еще икусочки рыбы, моллюсков и еще чего-то модифицированного, я из неистребимоголюбопытства беру такое время от времени, а потом, попробовав, отправляю вмусорное ведро.

– А над чем работаете именно сейчас? – повториланевинно, словно не задавала этот вопрос, в глазах доброжелательная улыбка, дажегубы раздвинулись, показывая белые чистые зубы.

Что-то в ее голосе насторожило. В разглашении тайны всегдаповинен тот, кто доверил ее другому. А здесь не просто другой, а бери выше –искушение святого Антония во плоти.

– А вас что именно заинтересовало?

Она разложила из глубокой салатницы на две тарелочки,украсила веточками зелени и кивнула мне на одну, что на моей стороне стола.

– Да интересуюсь так просто. Я же литагент, мне положенознать. Я должна строить стратегию, как лучше подготовить для них в будущемпочву. К моменту, когда книга будет готова. Кому именно ее предложить, подкаким соусом преподнести.

– Не надо, – сказал я мягко. – Кристина, яговорю странные вещи… но мои книги не нужно устраивать, пристраивать, выбиватьдля них тиражи побольше, гонорары повыше. Не обижайтесь, но это мое кредо.Книги должны пробиваться сами. Это у нас отголосок советской эпохи, когда всенужно было профигачивать через заслоны. Хорошую книгу у вас и так выхватят изрук. Я уже двадцать лет занимаюсь литературой… по крайней мере, перваяпубликация была двадцать лет назад. За это время тридцать романов! И ни один изних не пристраивал. Вы первый литагент у меня…

– …да и тот, – вставила она, – вам не нужен.Так?

Она старалась держаться непринужденно, но я чувствовал, чтообидел ее очень сильно. Голова ушла в приподнятые плечи, высокие груди как-топотерялись, она сгорбилась и сидела несчастная, как брошенный щенок под дождем.

– Кристина, – сказал я укоризненно, – как вамне стыдно? Я десять лет собираюсь заняться упорядочиванием своих героев,географии, родословных… все перепуталось, ляпы все чаще… а вы сразу нашлиребят, что взялись за это тягостное дело!.. Я уж не говорю про самое главное:такие вкусные салаты я не ел никогда в жизни!

Она покачала головой.

– Я не только салаты умею делать.

– Гм, догадываюсь…

– Не делайте проницательное выражение лица, вы не о томподумали, – отрубила она сердито. – А дело это совсем не тягостное.Это вам тягостное, а кому-то в радость. Есть же люди, которым за счастьеперекладывать листочки в пыльных гербариях? Их надо всего лишь найти. Но этонебольшая заслуга.

– Огромная, – возразил я в свою очередь. – Яже не нашел? Но, Кристина, не прикидывайтесь обиженной. Я все равно побьюрекорд святого Антония… он сколько дней продержался?.. и не дам себя трахнуть.

Она хитро поинтересовалась:

– А после того, как будет побит рекорд?

– Возможно, пойду на побитие рекорда Гаутамы,Шакья-Муньи или даже Будды.

Она сказала с облегчением:

– Тогда мне долго ждать не придется. Он не чуждался…еще как не чуждался этих радостей. Даже я краснела, когда смотрела барельефы настенах их храмов… Но вы явно работаете над какой-то очень крупной и важной длявас вещью, верно?

Я некоторое время ел молча, переспросил:

– Можно узнать, откуда такие выводы?

– У вас как-то было такое лицо, такое…

Ее пальцы задвигались над салатом, словно сяжки муравья,когда он передает дополнительную информацию, двигая всеми члениками на усиках.

– Глупое?

– Просветленное, – ответила она. – Будто извас шел свет. Я бы сказала, как из ангела, но такое затасканное сравнениеписателя может обидеть, так пусть, как из дырявого фонаря.

– Нет, – сказал я, подумав, – пусть будет,как от ангела.

– Ангел здесь я, – заявила она. – А по дваангела в одном месте не бывает. Чаще – ангел и черт.

– Ладно, согласен на черта. В конце концов, черти – теже ангелы, что потерпели поражение в предвыборной борьбе и были низвергнутысредствами правительственной массмедии на землю. Здесь мы и готовимся к новойсхватке за власть.

Она быстро работала вилкой, подбирая мелкие ломтики краснойрыбы, спросила со смешком:

– А что будет, когда возьмете верх?

Снова в ее голосе почудился второй смысл. Я ответилпо-прежнему легко и беззаботно, хотя внутри зажал душу в кулак, чтобы некаркнула во все мужское горло: