узнала, что это не украшение неба, не ласковая свеча, а враг, непримиримый и беспощадный. С полудня до заката на голой скале без воды и тени — прежде Жрица не понимала значения слова “невыносимо”. За глоток воды она сейчас отдала бы все рубины Регинии и Мерката. Из виланского замка явилось несколько телег — забрать раненых и добычу, доставить припасы. У регинцев было сколько угодно воды, и они демонстративно проливали ее на землю.

Дельфина не решалась пересчитать, сколько же их осталось. Некоторых тэру затащили на утес тяжело раненными — как и Дельфину, их отбили у регинцев, но они умирали один за другим. Некоторых все же настигли стрелы. Выжившие тихо молились и шептали проклятья, и всех мучил уже неважный вопрос: “Откуда виланцы узнали про нас?!!!”

— Они не узнали, — предположил Наэв. — Они хотели прибрать к рукам выкуп. А в ловушку для крудов попались мы.

А снизу, помимо отборной регинской брани, доносилось самое страшное — двое островитян достались врагам живыми. Дельфина узнала голоса — Игн и Тирув. Не в силах помочь, тэру слышали их крики и молились, чтобы они умерли быстро. Умерли, не ответив на любимый регинский вопрос: где спрятан корабль? Но на это было мало надежды. Корабль на территории другого феода, но только ленивый не грабит Вирлею. Случая уничтожить логово разбойников виланцы не упустят. Островитяне уверяли друг друга:

— Ана успеет предупредить “Плясунью”.

На куске полотна, прижатом к затылку Дельфины, осталось пятнышко крови.

— Тебе сильно досталось, сестренка, — сказал Наэв.

Кто-то присвистнул:

— Сильно! Она же была у самых скал. Ты видел, что там творилось?

Дельфина цеплялась за Наэва, чтобы не упасть в темноту, но балансировала на грани, последние силы канули еще во время обстрела. Ответить, что с ней все в порядке было бы слишком очевидной ложью. Она прошептала:

— Я сумела забраться сюда. Сумею доплыть до корабля и не утонуть.

— Ты, сестренка? Да скорей утонет Мара!

Хотелось спать, будто Старухи опоили ее своим зельем. Ей здесь точно не хуже всех, вот только Дельфина не могла определить, кому еще хуже. Она осталась единственной на утесе, кто не мог стоять на ногах. Бывает, что кровь течет внутри тела, человек медленно слабеет и умирает — Жрица и лекарка, она видела достаточно таких смертей. Решила не верить, что именно это с ней происходит. Те, кому “досталось” по-настоящему, лежат на берегу, а ссадины в таком бою можно считать ласковой трепкой.

Настала ночь, а корабль так и не появился. На берегу слышалась какая-то возня и стоны. В темноте, по крайней мере, никто не станет штурмовать утес, а все прочее Дельфину уже не волновало. А там, на берегу…

… ее глаза открыты, но, это, наверное, сон — четкий, как явь или видение. На берегу переносят мертвых — она не может увидеть этого в темноте, просто знает. Своих товарищей виланцы похоронят, островитян бросят на поживу птицам.

… три дерева… нет, не разглядеть, почему деревья манят ее. Всадник вернулся, что-то переброшено через седло…

…огромное тело с трудом волочат двое, без всякого почтения ругают погибшего. Был бы жив — получил бы от соратников тумаков.

— Сукин сын поживиться решил, пока мы сражались!

Брезгливое презрение сквозит в чьих-то зеленых глазах:

— Сам виноват, что полез на женщину, как взбесившийся кобель!

В ответ усмехаются:

— А ты, левша, поступил бы иначе?

Потом хохочут:

— Если б не упустил ее!

Он молчит, а насмешники злятся. Он отказался пытать захваченных разбойников, а теперь странные вещи говорит…

— Ты не на солнце перегрелся, левша? Жаль тебе их что ли?!!!

Левша из Лантисии плюет и отходит, не отвечая. Бесполезно объяснять. Конечно, ему не жаль морских дьяволов — они, наверное, вообще не люди. А женщину ему пришлось отпустить. Но видит святой Марк — никогда еще он не убивал женщин! Ее глаза цвета синевы перед грозой — это он запомнил. А помнить бы следовало, как она распорола бок Ансэлу. Островитянка хорошо сражалась. Не заслуживает пощады, но достойна уважения.

Вслед лантису гогочут:

— Эта чертовка на утесе! Завтра твоя будет!

— Если не сдохнет!

— Если не отрежет тебе ничего! Без чего красотки любить перестанут! — шутка вызывает бурный восторг, потому что всем известно: немало женщин с первого взгляда влюбилось в зеленоглазого лантиса.

…он ни разу не пожалел о том, что мальчишкой сбежал из дому, — его жизнь должна была течь здесь, а не в отцовской кузнице. Но сегодня один из таких дней, когда не получается отогнать навязчивую мысль: сыт по горло.

Виланский сеньор окликает лантиса, велит найти коня.

Рассвет начался с новых воплей, Госпожа озарила три дерева. И привязанных к ним людей — красноречивое предупреждение всем разбойникам, забаву для регинских лучников. Хвалясь меткостью, они целились то в ногу, то в плечо, чтобы рана не стала смертельной. Игна и Тирува за ночь истерзали в клочья, но они были еще живы. Один истошно кричал, то ли умоляя, то ли проклиная, второй так и не издал ни звука. И третье дерево, третья жертва… Обнаженное, беспомощно выставленное на показ женское тело чуть вздрагивало от вонзавшихся в него стрел. Она ни разу не подняла головы.

У Дельфины бестолково завертелась мысль: “Зачем они раздели ее? Мужчин ведь не раздели…”. Крик застрял в горле, вместо нее заголосила Меда.

Ана…

Дельфина услышала собственный голос:

— Наверное, она упала с лошади…

Едва удержалась, чтобы не спросить вслух: “Что они делали с ней всю ночь?”. Эхом отозвалось в голове каждого: “А что они сделают со мной???” Пленники указали, где корабль, — регинцы хвастливо орали об этом в сотню глоток. “Плясунью” никто не предупредил! Им сидеть на утесе, пока с ума не сойдут, а дальше — только смерть. В памяти заплясали мертвецы с выколотыми глазами. У регинцев богатое воображение: живой мишенью к дереву — еще не худшая участь. И разве только вены себе вскрыть — она прочла эту мысль на многих лицах. Круды вчера умирали молча, подчеркивая свое презрение к смерти. Особой храбрости от себя Дельфина не ждала, да и не все ли равно, если Мара одинаково забирает трусов и героев? А прежде Мары ее ждут десятки разгоряченных битвой самцов.

Дельфина все еще опиралась на Наэва и не видела его лица. Почувствовала, что он вздрогнул всем телом, зашатался, сжал ее так крепко, что перехватило дыхание. Потом резко тряхнул головой, кулаки стиснул, наверное, до крови. У нее все плыло перед глазами, на голову давило тяжелое молчание тэру,