У нее не было сил на эти пару шагов, не было и желания их сделать. Внизу ждали острые, скрытые водой камни — Дельфина подумала о них и тут же забыла. В воздухе вновь появились стрелы, но никого не задели, уже даже не испугали. Наэв потянул Дельфину за собой, в пустоту.

Сам он вынырнул через мгновение. Алтимар услышал его клятву — “Плясунья” была далеко от берега, но была здесь каким-то чудом. Выбрались!

Держась на плаву, Наэв отчаянно вглядывался в волны, бившие об утес. Он надеялся, что не потеряет сестру в воде. Глупо надеялся.

— Дельфина!!!

Она знала, что при падении с высоты вода кажется тверже камня, но боли не почувствовала — как могло Море причинить боль своей Дельфине? Она часто силилась представить, какого же это — тонуть? Ужасно, наверное, когда легкие разрываются от желания сделать вдох. Но нет, вода сразу вобрала в себя боль, страх, усталость, смыла кровь с лохмотьев одежды, открыла двери и впустила в прохладный покой. Она не шла камнем к дну, она словно парила, даже пальцем не хотелось пошевелить. Чьи-то руки ее подхватили, и Дельфина сразу поняла, что это не Наэв, так хотевший ее сберечь, не кто-то из своих. Она отчаянно вцепилась в него, прижалась, как в детстве, когда мать оставила ее одну.

“Любимый…”

“Я здесь, Дельфина. Тебе надо дышать”.

Она, на суше плакать не умевшая, зарыдала в три ручья, но Море все равно не сделать солонее.

“Всегда надо больше, чем я могу!”

“Твоя судьба ждет тебя. Наверху”.

Он припал к губам поцелуем, которым ни один смертный не одарит, — и оттолкнул ее прочь.

Воздух встретил Дельфину безжалостно, словно новый удар по голове. Волны заспорили с ней, попытались унести к утесу — но она не зря плавать научилась раньше, чем ходить. Она удержалась на поверхности. А потом крепко сжал Наэв.

— Слава богам, сестренка! Хотя бы за тебя…

Дельфина достаточно была в сознании, чтоб понять его слова. И ей стало стыдно. Можно было меньше себя жалеть и выныривать проворнее.

Потом картины поплыли перед глазами, как тучи по небу. Белая Лента под парусом, наконец-то знакомые доски “Плясуньи”. Полумертвые от усталости гребцы. Наконец-то вода — Дельфина жадно пьет, проливая половину, умоляет Лана: “Еще!”. Знает, что гонец Лан убит вместе с Аной, но думает только о воде: “Еще…”. Фор и Алтрис рассказывают наперебой, не слыша друг друга. На берегу беснуются регинцы. Наэв отдает команды. Малыш Ирис — все-таки малыш, хоть и сражался храбро — на скамье рыдает взахлеб. А сама Дельфина — увидела, словно со стороны — обнимает Лана и не плачет, а отчаянно хохочет.

В Море утонули последние стрелы и проклятья, на берегу птицы начали свой пир. Виланский сеньор прибрал к рукам немалое богатство, за сутки успевшее трижды сменить хозяев. Люди сеньора, наконец, получат награду. Пленник, ради которого круды собирали выкуп, теперь надолго останется в плену, но о нем никто не вспомнил.

Зеленоглазый левша поднял меч, отброшенный в сторону во время боя. На покореженном лезвии запеклась кровь Ансэла, да и лантиса клинок успел задеть. Меч той женщины — странно, что до сих пор никто не нашел.

— Клянусь святым Марком, это работа настоящего мастера!

Лантис сам был сыном оружейника и знал, о чем говорил. Лезвие было повреждено, но можно исправить, и меч прослужит долгие годы. Еще немало врагов положит. Клинок слепил солнцем, смотрел на победителя пустыми глазами рыбы. Левая рука лантиса сомкнулась на волнах рукояти, и те ужалили холодом. Навевали дурные мысли о морских глубинах. С ужасом виланский воин понял, что меч не желает менять хозяина. Волны превращались в шторм, цепкие водоросли тянули к нему свои сети. Захотелось бросить трофей, но из упрямства лантис этого не сделал. Море — всего в нескольких шагах от его ног — ответило на зов, как ведьма, зашептало. И вдруг все кончилось. Или все это было лишь игрой света и усталого воображения? Меч затих, заснул, покорился — человеку или приказу иных сил. Левша мысленно обругал себя: стыдно в подобное верить. Рукоять с этими проклятыми волнами надо заменить, да и только, и пусть меч волей-неволей сражается против Островов.

Дудочка

— Почему она не приходит в себя? Ведь ни одной серьезной раны.

Тина безразлично фыркнула:

— Понятия не имею, Выбранный Главарь. Жара нет, тошноты нет, дышит она ровно, — немилосердно щиплет Дельфину. — Видишь? Она морщится. Если б голова была сильно повреждена, она бы уже не чувствовала боли. По-моему, она просто спит. Или… Этого быть не может, но очень уж похоже на сон после меркатской смолы. Медуза часто про Дельфину говорила, что она и без зелий все пути в иной мир знает.

Даже в полу-сне Жрица возмутилась: вечно Тина болтает о том, что должно быть сокрыто!

Островитянке казалось, что, если ей доведется еще когда-нибудь прилечь, она не откроет глаз целый месяц, но проспала она всего двое суток. Пробудилась от ярких лучей солнца и на грани сна и яви ощутила ни с чем не сравнимое счастье: она жива. А потом все вспомнила. Тирув с Острова Рифов — Дельфина и ста слов с ним за всю жизнь не сказала, но он сражался за нее на берегу и отстоял. Игн, когда-то так и не дождавшийся от нее улыбки. Маргара, которую она не любила, но называла матушкой. Ана…

Женщина отчаянно стиснула зубы, зажмурилась, пока не замелькали перед глазами яркие пятна, вместо слез. Долго же ей придется говорить себе, что и такое случается в рейдах, и надо это пережить…

Оказалось, что спала она на островке, где задумывали поход за выкупом. “Плясунья” вернулась сюда передохнуть в безопасности. Кожа Дельфины сильно обгорела на солнце, но прочие следы боя заживали удивительно быстро. Даже на лице синяков почти не осталось — еще день-два, и вновь будет достаточно хороша, чтоб приглянуться какому-нибудь регинскому громиле.

Наэва она увидела возле корабля. Увидела — и едва узнала. За двое суток он, казалось, пострел лет на десять. Дельфина могла поклясться, что с самого утеса он так и не прилег. Отдыхавшей команде не нужны были его приказы, а потому Выбранный Главарь просто стоял в стороне от других, на самом солнце, и смотрел вдаль. На не видный отсюда Берег Зубов. Не было и речи о том, чтобы вернуться к утесу и похоронить убитых, островитяне никогда не рисковали живыми ради