Мне не кажется странным, что ребенок, живущийпри стройке, изъясняется литературным языком. Олечка сталкивалась не только срабочими, но и с хозяевами, и, похоже, последние оказали на нее сильноевлияние, девочка, как губка, впитывает в себя хорошее, отбрасывая плохое.Никакая она не дебилка. К сожалению, дефектологи, подобные Вере Петровне,частое явление, они калечат детей, навешивают на них ярлыки «дурак», «идиот»,«хулиган». Олечка сумеет выправиться, надо лишь помочь ей, не развиватькомплекс неполноценности.

– По поводу памяти не переживай, –бодро воскликнула я, – наша Кристина постоянно все путает, теряет ключи,оставляет дома тетради. А насчет той девочки, Леры Квашни… Подумай, может,связаться с ее бабушкой и подать вместе на Абдуллу в суд?

– Ой-ой, – замахала рукамиОля, – вот уж дурацкая идея. С богатыми лучше не связываться! У негоадвокатов небось армия! Вилка! Придет же такое в голову! Теперь, даже если я ивспомню точный адрес Леры, не скажу тебе, а то ты беду устроишь. Когда твой мужвозвращается?

– Думаю, дней через десять.

– А он мне поможет?

– Не сомневайся, ложись спать.

Оля громко зевнула.

– Верно, что-то меня сморило!

Ночью мне захотелось пить, толком непроснувшись, я пошарила рукой по тумбочке и, не обнаружив там воды, потрусилана кухню. По коридору прошлепала с закрытыми глазами и, оказавшись ухолодильника, свет зажигать не стала, сквозь стекло незанавешенного окнасветила огромная, неправдоподобно желтая луна. Пару секунд я, словнозагипнотизированная, любовалась спутником Земли, потом, сбросив оцепенение, зевая,взяла бутылку, откупорила пробку…

Прозрачная струя с тихим журчанием наполниластакан, и тут из прихожей послышался странный звук: щелк, щелк, щелк. Затемдонеслось деликатное шуршание.

Я вздрогнула и вжалась в стену, дверь в кухнюу нас всегда стоит открытой, сейчас было хорошо видно, как из прихожейвытянулась серая тень и стала крайне осторожно двигаться в сторону гостевойкомнаты.

Сон пропал без следа, в голове моментальносозрело решение, правая рука схватила висевшую на стене шумовку. Сжимая в однойдлани кухонную утварь, а во второй стакан, полный воды, я с диким воплем:«Сдавайся, мерзавец, стрелять буду!», выскочила в коридор, мгновенно выплеснулажидкость на крадущегося человека, а потом со всего размаха треснула егоздоровенной шумовкой.

– Ой-ой-ой, – запищал кто-то, –вау, ты совсем офигела, да? Мне же больно!

В ту же секунду ярко вспыхнул свет, я насекунду зажмурилась, потом открыла глаза и взвизгнула.

Передо мною стояла мокрая Олечка.

– Ты чего дерешься? – воскликнулаона. – Вон как меня долбанула, аж шумовка погнулась.

– Действительно, – растеряннопробормотала я, – вот обманщики, продавали ее как стальную, пообещали –никогда не сломается!

– Небось у меня башка кирпичная, –захихикала Оля, – если об нее железная штука погнулась!

– Я тебя ударила по голове?!

– Ага, по лбу!

– Господи, прости!

– Ничего, забей.

– Что ты делала в прихожей? –догадалась я задать вопрос. – Я решила, что к нам лезет Абд… то естьподумала, вор в квартиру вошел.

Олечка поежилась.

– Сначала я заснула, потом в туалет захотела,пошла в тубзик, свет не включала, села на унитаз – и вдруг как испугаюсь!

– Чего? – подскочила я, ощущаянастоящий ужас. – Кого?

– Подумала: вдруг ты дверь незаперла? – зашептала Оля. – Представь, как страшно! Мы вдвоем, обедрыхнем, ничего не слышим, не видим. Ну и кинулась проверять! Покрутила ключом,отперла сначала, потом снова затворила замок, тут меня отпустило! Фу, полныйпорядок, пошла к себе, а тут бац, вода, затем по лбу – стук! Я ваще очумела!

Внезапно мне стало смешно, я обняла Олечку,прижала ее к себе и, давясь хохотом, сказала:

– Похоже, мы обе жутко храбрые!

– Ага, – захихикала девочка, –видно, смелее нас нет!

Целую минуту мы не могли разогнуться от смеха,потом я пошла на кухню за тряпкой, сказав Олечке:

– Иди переоденься, вон все брюки ифутболка мокрые.

– Сколько же воды в одном стакане, –покачала головой Оля и убежала.

На следующий день ровно в указанное время мы спапенькой вошли в офис «Шарашкинфильма». Я выглядела обычно: джинсы и легкийсвитер. Жара решила дать москвичам отгул, небо затянули тучи и ощутимопохолодало, но лично мне такая погода нравится намного больше, чем пекло.Ленинид же выпендрился по полной программе; увидав его во дворе, я постараласьне засмеяться в голос. Папенька смотрелся женихом на деревенской свадьбе. Оннатянул серый костюм, брюки радовали глаз идеальной «стрелкой», пиджак, правда,казался маловат, зато из-под него выглядывала белая сорочка с ярко-краснымгалстуком. В качестве апофеоза из нагрудного кармана высовывался носовойплаточек, зеленый в желтую клетку. Ботинки у папеньки были лаковые, и еще оноблился едкими духами, такими сладко-противными, что у меня незамедлительноначался кашель, продолжавшийся всю дорогу от дома до кабинета Голубева.

– Наша писательница, – заквохталАнатолий, – любимая, садитесь.

– Знакомьтесь, – проявила я светскоевоспитание, – Ленинид.

Папенька приосанился, сделал ладошку лодочкойи протянул руку продюсеру.

– Рад встрече.

– Счастлив, совершенно счастлив,окончательно, решительно счастлив, – замурлыкал Анатолий, оценивающимвзглядом оглядывая папашку, – ваша жена – наш золотой фонд!

Ленинид захихикал, я обозлилась и резкоответила:

– Он мне не муж!

– Ах, ах, – заломил рукипродюсер, – приятно познакомиться с другом самой Виоловой.

Сообразив, что его посчитали моим любовником,папашка развеселился еще больше, а я добавила:

– Никакой он не друг!

Голубев вытаращил глаза.

– Хотите сказать, я вижу вашего сына?Мальчика Тараканова?

Ленинид откровенно заржал, а я прошипела:

– Ну и чушь пришла вам в голову! Ленинидмой отец!

– Господи! – заверещалпродюсер. – Ну как я не догадался! Одно лицо!