— Вот и охрененно, — засмеялся, а точнее уж, закаркал из-за сжавшегося спазмом горла я, смещаясь и валясь на спину, увлекая ее на себя. — И я тебе никогда не дам отказаться от себя. Не отвяжешься от меня веки вечные, Лиска моя. Я ведь тот еще эгоист. Что я люблю, то мое навсегда.

— Это мы еще посмотрим, кто чей! — дерзко ухмыльнувшись, мелкая села, сдвинулась и уставилась на мою полурасстегнутую ширинку. Один ее взгляд, и меня тут же прошило похотью от паха до макушки, выгибая в спине. Твой, твой, мелкая. Владей! Ты владей мной, а я нас сберегу.

Два месяца спустя

Антон

— Ты надолго улетаешь? — покосился я на пару больших чемоданов, что как раз ставил водитель матери на ленту досмотра. Следом туда же и две спортивные сумки. Свои сто процентов. И блин, мне стоит перестать называть его просто водителем. Теперь его следует величать близким другом матери. И звать по имени.

— Не знаю, сынок, — пожала она плечами легкомысленно, с улыбкой глядя туда же, куда и я, — на этого своего близкого друга. Романа, бля. Не… Без “бля”. Просто Романа. — Сколько душа попросит.

— Ох… Удивительно, — не удержался я.

Моя мама, и “душа попросит”. И улыбка эта. Вот такая. И развод внезапный спустя двадцать пять лет брака. И отъезд. И никакой тайны из их с Романом связи. Говорю же — ох*еть!

— Осуждаешь? — глянула мама мне в лицо с легкой тревогой.

— Что? Не-е-ет! Да я только… — Ну, сказать “за”, когда твои родители развелись, это как-то… стремно все же. Даже если давно любви не было, даже если жили они вот так, порознь, даже если уже большой все понимающий мальчик и сам почти женат. — В смысле, я считаю, что так правильно. Если тебе так лучше, то все правильно. Просто мне до сих пор как-то… странно, что ли. Ну… и как бы вину какую-то ощущаю.

— Антош, — мама повернулась ко мне и обхватила лицо ладонями. Смущающе, надо сказать, учитывая, что у нас в семье всякие нежности подобные прежде отсутствовали. — Вина — это неправильное чувство, хотя все дело действительно в тебе.

— В смысле?

— Я ведь сначала очень злилась. Ты и твоя… Лиза, вы ведь просто взяли и порушили все планы нам с твоим отцом. Причем безвозвратно. Никак этого не одолеть. А потом я думала-думала и постепенно осознавала, что от этого не хуже никому. Никому не хуже от того, что больше нет этих самых планов, произрастающих из них перспектив и все прочего. А еще что давным-давно, кроме этих планов, то одних, то других, у нас с твоим отцом общего-то и нет. А тогда зачем? Зачем я так живу? Разве у меня будет еще одна жизнь? — она отпустила мое лицо и перевела заблестевший от слез взгляд снова на Романа, что, глядя на нас, обеспокоенно нахмурился и затоптался на месте, явно готовый броситься и спасать от плохого меня свою королеву. — Ну и вот.

— Ну раз “вот”, то и дай бог, — пожал я плечами и кивнул-таки переживавшему мужику. — Лишь бы тебе хорошо. И не пропадай уж совсем, мам.

— Да куда же я теперь пропаду, сынок. Вы только делать меня бабушкой сильно не торопитесь. — Она обняла меня в последний раз, и на этот раз я не смутился. Я втихаря за ее спиной скорчил страшную рожу Роману, беззвучно, но преувеличенно отчетливо прошептав “не дай бог, сука!”, на что он только ухмыльнулся. Мама легко махнула мне рукой и пошла к нему, и тут уж последовала демонстративная акция от наглого засранца. Внаглую, прямо-таки по-хозяйски, обнял ее за талию и повел по проходу к стойке регистрации. Ну-ну, смотри у меня, накосячь только, будешь тогда до конца жизни по заграницам прятаться, клянусь.

— Эх, что-то я чем дальше, тем больше становлюсь похож на Камнева и остальных этих пещерных мужиков из “Ориона”. Ну оно ведь с кем поведешься, как говорится. И главное, что мою Лисицу все устраивает. И пойду-ка я к ней, пожалуй. Как раз должен застать еще тепленькой в постели в этот ранний утренний час. Уходил — вдул, и вернусь — вдую. Эх, жизнь-то кайф!

Полгода спустя

Лиза

— А может ну его нах? — прошептала я себе практически под нос и прикусила до боли губу, глядя на надпись синим по белому глухому забору, гласящую, что там, за ним находится исправительное учреждение такое-то.

Посмотрела вправо — такой же глухой забор с бесконечными витками колючей проволоки по верху, влево — такая же байда. Сзади пиликнула сигналка тачки, которую заблокировал мой мажор, и на мои плечи легла его рука. Привычно так уже, по-свойски, прижимая меня к нему боком тоже уже идеально отработанным нами этими месяцами образом. Мое плечо входит как раз ему под мышку, вроде бы сковывая, но и давая опору, так необходимую сейчас. На самом деле необходимую всегда.

— Лись? — заглянул Антон мне в лицо. — Только скажи, и мы забьем. И домой.

— Не… давай пойдем, — качнула я головой и вздохнула. — Я должна… — он резко вдохнул, и я знаю, что скажет, поэтому быстро добавила: — Себе, родной.

И да, говорить ему все эти нежные слова мне уже тоже легко. А как же поначалу ломало, у-у-у-у-у! И от него слышать все эти уси-пуси первое время щекотало по нервам, аж подергивало моментами. Но прошло, попустило, и даже сама не поняла, как однажды прошептала Антону, целуя его спящего ранним утром, свое первое “малы-ы-ы-ыш”. За что тут же была нежно и обстоятельно отлюблена мигом проснувшимся Кавериным.

— Антон Вячеславович? — на проходной колонии нас встречал сам ее начальник. — А это, как я понимаю, ваша супруга? Ждем вас.

— Супруга. До сих пор мне как-то непривычно это. Уж во мне-то визит в ЗАГС тут же разбередил кучу говенных воспоминаний. Но в этом Каверин уперся намертво — должны пожениться до начала занятий в сентябре, и хоть тресни. Балда, будто печать в паспорте и демонстрация кольца удержит всяких любителей поволочиться от приставаний. Вот присовокупленное к кольцу мое простое и незатейливое “на х*й пошел” удерживало.

Нас никто не досматривал. Ну еще бы, мы же сюда не как простые смертные на короткую свиданку с заключенной пришли, а по звонку очень-очень крутых чинов и совсем не официально.

Все вокруг серое и грязно-зеленое, щербатая рыжая плитка на полу, лязгающие прямиком по моим нервам запоры на дверях, решетки повсюду. Я рвано вдохнула перед очередной дверью с окошком, Антон обнял крепче. Решившись, шагнула за начальником в комнату и осмотрелась.

— Закончите или что-то пойдет не так — просто постучите. Охрана сразу за дверью, — сказал он и отступил, освобождая мне обзор. И я ее увидела. Но не узнала. Не сразу.

Так и стояла, моргая и недоуменно шаря по лицу практически старухи, застывшей у стола. Глубокие морщины, оплывшее лицо, седые короткие волосы вместо прежних великолепных длинных светлых, что она умела укладывать вокруг головы как корону. Я даже когда-то в раннем детстве была уверена, что моя мама — королева. Самая красивая, добрая.

— Лидка, ты, что ли? — сильно щурясь, спросила, наконец, сильно располневшая незнакомка у меня. — Вот это да! А я-то думаю, кто бы ко мне мог…