– Что же мне с вами делать? – пробормотала я,лихорадочно соображая, как поступить.

Тут раздался кашель, и в кухню вступил Бонифаций Юлианович сгордо поднятой головой. Я посмотрела на старика и почувствовала, как в горлезаворочался тяжелый горячий ком. На дедушке была старенькая, застираннаягимнастерка, на которой блестели бесчисленные ордена и медали.

– Вот, – с гордостью сказал Бонифаций, – втяжелое время я не подкачал, сражался с врагом, потом всю жизнь до пенсии наодном месте проработал, на почте, отделением заведовал, не пил, не курил,взяток не брал, а трудился на благо нашей социалистической Родины. Я прожилсвою жизнь честно, мне есть чем гордиться! Видишь, я полный кавалер орденаСлавы, а его трусам и негодяям не давали!

Я оглядела «иконостас», а потом бросила взор на шатавшихсяот слабости Ваську и Крошку, еще раз обежала взглядом кухню…. Внезапно ком вгорле скатился вниз и лег камнем в желудок. Дедушка-то ветеран, орденоносец. Утаких людей неплохая пенсия. Значит, работница собеса, пользуясь тем, чтостарик живет один, вульгарно обманывает его. Знаю, такие случаи бывают. НедавноАркадий отказался защищать мошенницу, патронажную сестру. Она приходила кодиноким, больным людям и врала, что килограмм масла стоит двести рублей, абабушки, неспособные сами выйти из квартиры, верили ей. И ведь эта дряньприносила своим подопечным чеки, небось подбирала у касс бумажки с нужнымисуммами. Большинство покупателей просто бросает их.

– Дедушка, – сказала я, – уж, извини, нехотела тебя сразу новостью огорошить, думала потихоньку подготовить…

– Чего стряслось? – спросил Бонифаций.

– Я твоя правнучка Дарья, дочка Кати, приехала забратьтебя к себе.

– Что? – пробормотал дедушка, пятясь. – Как?

Боясь, что старик мне не поверит, я начала быстро-быстроплести невероятную историю.

– Как забрать? – бубнил Бонифаций. – Прямотак? А Васька с Крошкой?

– И их тоже, естественно.

– Но вещи!

– Сейчас соберем!

– А пенсия… Мне домой приносят.

Я хотела было сказать: «На фиг твои копейки, неволнуйся», – но вовремя осеклась.

– Аркаша поедет в собес и все устроит, переведут на нашадрес.

– Мебель… Буфет, табуретки…

– Закажем фургон и перевезем.

– Как же так, господи, да откуда ты взялась?

– Говорю же, Катя во Франции…

– Она в Германию уехала, в 1972-м, на стажировку отуниверситета, да там и осталась…

– Из Германии во Францию перебралась!

Вконец замороченный дедушка начал шевелить губами, очевидно,он пытался вспомнить даты, но потом бросил это занятие.

– То-то гляжу, ты мне кого-то напоминаешь, –протянул он, – а теперь понял, вылитая Лизочка. Ну-ка глянь.

И он вытащил из ящика стола фотографию примерно сороковыхгодов. На снимке улыбалась пухленькая шатенка. Я походила на нее, как Пизанскаябашня на Останкинскую телевышку, но Бонифаций еще раз повторил: «ВылитаяЛизочка», – и внезапно заплакал.

Остаток дня мы посвятили сборам. Правда, в конце концоввыяснилось, что брать с собой нечего. Дедушка был практически голый. В большойчемодан мы бросили кое-какие тряпки, фотографии, документы, гимнастерку сорденами и Библию. Я усадила деда на заднее сиденье, сунула ему на колениВаську с Крошкой и понеслась в Ложкино.

Время подбиралось к девяти, когда «Рено» влетел во двор изамер у входа. Домашние, предупрежденные по телефону, выскочили из дома.Началась процедура знакомства. Потом Аркашка повел Бонифация в ванную, аМаруська потащила мыться Крошку с Васькой. Наши животные носились кругамивокруг гостей, но последние были слишком слабы, чтобы реагировать на внешниераздражители. Устроили мы Бонифация на первом этаже, в комнате для гостей.Где-то около одиннадцати я заглянула к нему. Старик спал, одетый в Кешинупижаму. Около его кровати на тумбочке лежало два банана и шоколадка. Это,очевидно, приволокла Манюня. Белоснежная расчесанная Крошка мирно сопела наодеяле, рядом дрых Васька. После бани выяснилось, что он вовсе даже не лысый, асеро-голубой, очень симпатичный кот.

Тихо закрыв дверь, я шагнула по коридору в сторону столовойи налетела на Бориса.

– Тебе кто-нибудь говорил, что ты сумасшедшая? –поинтересовался режиссер. – Надо же такое выкинуть! Притащить домойбезумного деда!

– Что же, следовало оставить его подыхать с го-лода?

– Ну, всем не поможешь!

Я повернулась и молча пошла к лестнице. Это верно, всемпомочь невозможно.

– Вдруг он наврал? – продолжал Борис. – Вдругу него полно родственников?

– Значит, они потеряли дедушку!

– Но…

– Заткнись, – сказала я, – сделай милость, а?Тебе какое дело? Я привела Бонифация в свой дом.

– И правильно сделала, – сообщила, появляясь напороге столовой, Ольга, – в конце концов, у нас тьма противных бабушек, нони одного деда.

– Разве можно так просто взять и увезтичеловека? – не успокаивался Боря. – Квартира, пенсия…

– Какой ты зануда, – сказала я и побежала наверх.

Снизу донесся Зайкин голос:

– Аркашка все уладит, завтра съездит куда надо иразберется.

Я усмехнулась. Конечно, покоя в нашем доме не найти, Маня сКешкой ругаются каждый вечер за ужином, а Зайка готова запилить меня до смерти,если учует запах сигарет, но… Но я абсолютно твердо знаю: на мир мы смотримодними глазами.

Чувствуя огромную усталость, я дошла до своей спальни ипринялась дергать дверь, но она не поддавалась. Покрутив в разные стороныручку, я уже хотела заорать: «Ирка, какой дурак запер комнату», – как доменя дошло, почему сегодняшний день оказался таким длинным. Я же не спала всюночь, покинув дом через балкон. Значит, моя спальня заперта изнутри!

Крадучись, боясь попасться кому-нибудь на глаза, я вышла наулицу, обежала здание и увидела, что лестницы нет. Задрав голову, я огляделавторой этаж и увидела на балконе Снапа, положившего морду на перильца. Пес,сидевший до сего времени тихо, как мышка, если уместно сравнить почтидевяностокилограммового ротвейлера с грызуном, теперь, учуяв меня, неожиданнооткрыл пасть и разразился нервным, громким лаем.